Фатерланд

Оглавление

Подошел Йегер и поднял стакан.

– Прозит!

Макс смахнул пену с губ:

– Германия подарила миру три вещи – отличные сосиски, хорошие машины и доброе пиво. – Он неизменно повторял это, когда они выпивали.

Марш подумал: «Так-то оно так. А что ты скажешь, если узнаешь, что я лечу самолетом?» Ибо у Йегера это слово вызывало в воображении самые экзотические картины. Сам он с семьей не бывал дальше семейного лагеря на Черном море – прошлым летом проводил отпуск близ Готенбурга по путевке организации «Сила через радость».

Марш слегка повернул голову и огляделся. Немецкий взгляд. Кабинки с обеих сторон были не заняты. У стойки раздавались взрывы смеха.

– Я лечу в Швейцарию. Небе дал мне визу на двадцать четыре часа. Ключ, который ты только что видел в кабинете, я взял прошлой ночью в квартире Штукарта. Он от банковского сейфа в Цюрихе.

У Йегера широко раскрылись глаза.

– Они, должно быть, прячут там все эти художественные штучки. Помнишь, Глобус говорил сегодня утром, что они танком вывозили их и продавали в Швейцарии.

– Больше того. Я снова говорил с американкой. Оказывается, Штукарт в субботу вечером звонил ей домой, похоже, собирался бежать за границу.

Бежать. Такое нельзя произносить вслух. Слово повисло в воздухе.

Йегер заметил:

– Но гестапо, должно быть, знает об этом, Зави. Ее телефон наверняка прослушивается.

Марш отрицательно покачал головой.

– Штукарт был умен. Он воспользовался автоматом напротив её дома. – Он отхлебнул пива. – Видишь, какие дела, Макс? У меня такое ощущение, словно я спускаюсь по лестнице в полной темноте. Сперва покойник в озере оказывается старым соратником фюрера. Потом выясняется, что его смерть связана со смертью Штукарта. Прошлой ночью моего единственного свидетеля, знавшего о причастности к этому делу Глобуса, – курсанта Йоста увезли гестаповцы. Теперь оказывается, что Штукарт хотел бежать. Чего ожидать дальше?

– Ты свалишься с лестницы и сломаешь себе шею, друг мой. Вот что будет дальше.

– Что ж, резонно. Но ты не знаешь самого худшего.

Марш рассказал ему о гестаповском досье. Йегер, казалось, был потрясен.

– Черт возьми! Что ты собираешься делать?

– Я подумывал не возвращаться в рейх. Даже снял со счета все свои деньги. Но Небе прав: ни одна страна не станет иметь со мной дела. – Марш допил пиво. – Не сделаешь ли ты кое-что для меня?

– Говори.

– Сегодня утром взломали квартиру американки. Не попросил бы ты орпо в Шенеберге время от времени туда заглядывать? Адрес я оставил на столе. Кроме того, я на всякий случай дал ей твой телефон.

– Нет проблем.

– Прибереги это для Пили. – Он передал Йегеру конверт с половиной суммы, снятой со счета в банке. – Здесь немного, но остальные мне, возможно, понадобятся. Держи их у себя, пока он не подрастет, чтобы знать, как ими распорядиться.

– Да брось ты, парень! – Макс перегнулся через стол и хлопнул его по плечу. – Неужели дела так уж плохи? Уверен?

Марш пристально посмотрел ему в глаза. Через пару секунд Йегер отвел глаза и, пробормотав: «Да. Ну что ж…» – положил конверт в карман.

– Мой Бог, – неожиданно взорвался он, – если бы мой парень написал на меня в гестапо, я бы ему выдал – конечно, не деньги.

– Это не его вина, Макс.

Вина. Как можно винить десятилетнего ребенка? Мальчику нужен отец. Его заменила партия – дала ему уверенность, дружеское общение, веру во что-то – все то, что должен был дать и не дал Марш. К тому же «Пимпф» рассчитывал, что юные предпочтут преданность государству преданности семье. Нет, он не станет – не может – винить своего сына.

Йегер помрачнел.

– Еще пива?

– Извини. – Марш встал. – Должен ехать. Пиво за мной.

Йегер, пошатываясь, тоже поднялся на ноги.

– Когда вернешься, Зави, поживи пару дней у меня. Младшие дочери уехали на неделю в лагерь – можешь занять их комнату. Что-нибудь придумаем на случай военного трибунала.

– Я же асоциальный элемент. Прятать меня – не очень-то хорошо в глазах местной партийной организации.

– Клал я на партийную организацию. – Сказано было от души. Йегер протянул руку, и Марш пожал огромную мозолистую лапу. – Береги себя, Зави.

– Береги себя, Макс.

6

На взлетных полосах аэропорта имени Германа Геринга в дрожащем мареве от работавших двигателей можно было видеть новое поколение пассажирских реактивных самолетов – сине-белые «боинги» компании «Пан Америкэн» и красно-бело-черные украшенные свастикой «юнкерсы», принадлежащие «Люфтганзе».

В Берлине два аэропорта. Старый аэродром Темпельгоф с короткими дорожками, оказавшийся поблизости от центра разросшегося города, обслуживает внутренние линии. Международные рейсы осуществляются из аэропорта имени Германа Геринга, расположенного в районе северо-западных пригородов. Длинные низкие здания нового аэровокзала из мрамора и стекла, разумеется, спроектированы Шпеером. Перед залом для прибывающих пассажиров – изготовленная из переплавленных «спитфайров» и «ланкастеров» статуя Ханны Райч, самой знаменитой летчицы Германии. Она глядит в небо, оберегая его от незваных гостей. Позади неё транспарант на пяти языках: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БЕРЛИН, СТОЛИЦУ ВЕЛИКОГО ГЕРМАНСКОГО РЕЙХА».

Марш расплатился с шофером такси, дал на чай и направился по пандусу к автоматическим дверям. Холодный воздух был здесь творением человека – пропитан авиационным горючим и пронизан ревом моторов. Раскрылись двери, затем с легким шипением сомкнулись позади него, и Марш вдруг оказался в звуконепроницаемом пузыре – зале для отлетающих.