Выбери любимый жанр

Оценить:

Блаженны мертвые

Оглавление

Кто-то убавил звук, и Флора открыла глаза. Возле кровати стояла Маргарета, сложив руки на груди.

— Флора, — начала она, — пока ты живешь с нами под одной крышей...

— Да знаю, знаю.

— И что же ты знаешь?

Да все. Флора все это уже миллион раз слышала. Веди себя, как все нормальные подростки. Промой уши, включи iPod, поставь группу «Кент», и пусть Йокке Берг промывает тебе мозги, пока не станешь такой, как все. Дают — бери, прояви благодарность, отплати добром.

Выслушивать все это по сотому разу ей совсем не хотелось. Только не сегодня.

— Ты что, так ничего и не скажешь? — спросила Флора.

— Про что?

— Про деда.

Дыхание Маргареты участилось, руки, сложенные на груди, заходили ходуном.

— И что же я, по-твоему, должна сказать?

Флора заглянула в глаза матери и прочитала в них безотчетный страх. Она, наверное, и сама не знала, что с ним делать. Отвернувшись лицом к стене, Флора сдалась.

— Да ладно, ничего. Пусть тебе твой психолог расскажет.

— Что?

— Психолог, говорю, пусть расскажет, — повторила она.

Флора еще какое-то время чувствовала присутствие матери за спиной, затем та повернулась и вышла, хлопнув дверью.

Маленький человечек.

Вот что так напугало мать.

Где-то с полгода тому назад, вернувшись домой после психотерапевтического сеанса, на который Маргарета умудрилась затащить Флору, мать вдруг расчувствовалась и стала рассказывать про деда.

— Ну не могу я, — жаловалась она, — не могу я выносить этот бессмысленный взгляд, то, как он часами сидит и ничего не говорит.

К тому времени она вот уже несколько месяцев не навещала отца.

— Знаешь, — продолжала она, — мне все время кажется, что где-то там, в его голове сидит маленький человечек. Крошечный такой, сидит себе, смотрит и все понимает. И думает: ну где же моя дочка, почему не приходит, не навещает. Я ее жду-жду, а она... А я не могу — и все.

Флора подозревала, что главной темой для разговора между Маргаретой и ее психотерапевтом, которого она посещала раз в неделю (а когда Флора особенно нещадно резала себя бритвой, то два раза), являлся ее отец.

Флора еще тогда подумала, что лучшее решение проблемы — это взять, наконец, и все-таки навестить отца. Но Маргарета свято верила в силу психотерапии. Ей казалось, что она и сама справится. Она считала, что если как следует обсудить проблему, то рано или поздно можно достичь душевного покоя и гармонии.

Все проблемы можно решить — кроме тех, что решить нельзя.

А что делают с нерешаемыми проблемами? Правильно, игнорируют. Человечки в голове? Не бывает такого. Значит, и говорить не о чем. И думать тоже.

А человечек возьми и появись. И разгуливает теперь на своих двоих, зыркает бессмысленными глазищами. Грозит пальцем в стенах Дандерюда.

Но это проблема нерешаемая, — следовательно, ее не существует.

Флора обернулась и сделала музыку громче.

The steak is cold, but it's wrapped in plastic.

Правильно. Главное — упаковка.

Гроза, зарядившая с полчаса тому назад, создавала помехи на линии, и Флора никак не могла подсоединиться к Интернету. Она набрала Эльви, но телефон не отвечал. Тогда Флора позвонила Петеру, и он тут же взял трубку.

— Петер слушает.

Он почти шептал.

— Привет, это я, Флора. Чего там у тебя такое?

— Полиция. Опять народ гоняют.

Несмотря на то, что его было еле слышно из-за помех, Флора различила ненависть в его голосе.

— Зачем?

Петер фыркнул, и в трубке затрещало.

— Зачем? Я-то откуда знаю. Нравится, наверное.

— Ты хоть мопед-то спрятал?

— Да. Но велики все смели.

— Да ты что?!

— Ну. Никогда еще столько не было. Восемь нарядов и автобус. Всех вывозят. Подчистую.

— И тебя?

— Нет. Все, не могу сейчас говорить, а то засекут. Давай созвонимся.

— Ага, ты там...

В трубке раздались гудки.

—...держись.

Р-Н КУНГСХОЛЬМЕН, 20.15

Первая молния рассекла небо над районом Норрмальм. Давид стоял, уставившись на пакет малины в морозилке. Удар грома вывел его из забытья. Запихнув малину на нижнюю полку, он вытащил хлеб.

Замороженные тосты. Срок годности — до 16 августа. Когда он покупал этот хлеб неделю назад, все еще было нормально. Жизнь состояла из цепочки дней с обычными радостями и печалями. Давид захлопнул дверцу морозилки и снова застыл, уставившись теперь на упаковку с хлебом.

Сколько?

Сколько дней, недель или даже лет должно пройти, прежде чем он сможет вспомнить хоть что-нибудь хорошее после гибели Евы? И возможно ли это вообще?

— Пап, смотри!

Магнус сидел за столом и указывал пальцем куда-то за окно. Тонкая полоса, будто прочерченная мелом на черной доске неба, вспыхнула и погасла. В ночной тиши раздался запоздалый раскат грома. Посчитав про себя секунды между вспышкой и раскатом, Магнус сообщил, что гроза идет в трех километрах от дома. Дождь лил как из ведра, барабаня по стеклам.

Давид вытащил из пакета пару заледеневших кусков хлеба и засунул их в тостер — нужно было приготовить Магнусу что-нибудь поесть. Соус к спагетти, приготовленный на ужин, подгорел, так что они совершенно не наелись. После ужина они в четвертый раз пошли смотреть «Шрека», и Магнус съел полпакета чипсов, а Давид выпил три бокала вина.

Дом вздрагивал от оглушительных раскатов грома, гроза все приближалась. Давиду удалось уговорить Магнуса съесть бутерброд с сыром и мармеладом и запить его стаканом молока. Магнус казался ему то неодушевленным механизмом, требующим постоянного ухода, то единственной живой душой на этой земле. Выпив, он стал склоняться к последнему варианту и теперь еле-еле сдерживал слезы при виде сына.