Президент Каменного острова

Оглавление

— Знаю, — засмеялся он. — Отличный парень…

Надо будет и мне прочитать этот роман. А то неудобно, все читали, а я знаю только одно название. Гарик выбрал травянистую лужайку и легко сделал стойку. Потом кульбит.

— Могу и сальто крутнуть, — сказал он. — Ты не удержишь…

— Удержу, — сказал я, сцепляя руки. Но Гарик не стал сальто делать. Он сжал кулак и согнул руку в локте. Я пощупал: ничего мускулы. Крепкие.

— Если врежу — с копыт долой! — сказал Гарик.

— Кому? — спросил я.

— У тебя враги есть?

Я стал припоминать своих врагов. Димка Лунин, он мне на перемене бутербродом в щеку залепил. Я его брюхатым индюком обозвал. Потом я ему по уху дал. С неделю он был моим лютым врагом. А на первомайской демонстрации мы помирились. Вдвоем несли транспарант. «Да здравствует мир и дружба!» Смешно лютым врагам нести такой плакат! Мы и не заметили, как помирились… Больше я не мог припомнить врагов. Какие и были, так я с ними сам справлялся.

— Нет у меня врагов, — сказал я.

— Будут — только скажи мне…

— Ладно, — пообещал я. От такого приятеля глупо отказываться. Врежет с копыт долой… А кто знает, сегодня нет врагов, а завтра появятся.

Мы повернули обратно. Гарик докурил сигарету и бросил под ноги. Я на всякий случай затоптал. Неподалеку от нашего дома — столб с дощечкой: «Берегите лес от пожара!» А пониже еще одна надпись в стихах: «Не поднимай на лес руку, он послужит тебе, сыну и внуку». Хорошая надпись, проникновенная. И без восклицательного знака. Надписи с восклицательными знаками я не люблю. Не надписи, а сердитые окрики.

С пригорка я показал Гарику остров.

— Ночью на этом острове…

— Русалки пляшут твист при луне? — засмеялся Гарик.

У меня пропало желание рассказывать. Гарик, заметив, что я нахмурился, сказал:

— Налажу рыболовные снасти — всех здешних чертей переловлю.

— Ты стихи сочиняешь? — спросил я.

— Хотел Алене почитать…

— Шпарь мне, — сказал я.

Глава восьмая

С вечера я приготовил удочки. Две нашел на чердаке, три вырезал в лесу. Отец помог сделать снасть. Когда-то он любил рыбачить. Я очень хотел, чтобы отец со мной отправился, но он вот уже второй день чертил схему какого-то станка.

Я хотел встать пораньше, но из этого ничего не вышло. Проспал. Будильника у нас не было. Зато на стене висели старинные часы в буром деревянном футляре. На нем был домик для кукушки, чтобы она выскакивала, когда часы бьют. Но часы не бьют, и кукушка давно умерла. Ее и не видно в домике. Уже много-много лет часы показывали один и тот же час. Пятнадцать минут четвертого. Мы с отцом хотели починить их, но Аленка отговорила. «Эти часы, — сказала она, — память о наших предках. Пусть они молча стоят в углу, и не надо их тревожить».

На рыбалку мы отправились с Аленкой. Ей очень хотелось поймать большую рыбу. Она о ней только и говорила. Все уши прожужжала. Солнце взошло, в лесу насвистывали птицы. Стрекозы летали над самой водой. Среди зеленых блинов белели лилии. Где-то у острова, набегая на берег, негромко всплескивала вода. Осока шевелилась, скрипела. Кто-то возился в ней, шлепал то ли хвостом, то ли плавником. Я никогда не был утром на озере. Эта прозрачная тишина, воздух, пахнущий смолистой хвоей, спокойное, нежаркое солнце и журчащая за бортом вода вызвали у меня чувство беспричинной радости. Я подумал, как хорошо, что есть такое озеро, лес, наш старый дом. И как жалко, что раньше я ничего этого не видел. Мне даже как-то обидно стало. И еще я подумал, что, вернувшись в город, обо всем этом расскажу ребятам. Я стал искать слова, которыми передам эту утреннюю красоту лесного озера, и не нашел таких слов. Наверное, об этом не расскажешь, это нужно увидеть. Все это было незнакомым для меня и новым. Я вдруг вспомнил, что в книжках всегда пропускал описание природы. Дурак я дурак, оказывается, самое интересное не читал.

Я перегнулся через борт и увидел под водой дремучий зеленый лес в уменьшенном виде. Холмы, низины и пологие горы прятались под водой. Встречались и желтые проплешины озерных пустынь. Водоросли, напоминающие елочные лапы, шевелились, как ветки деревьев на ветру. Меж ними проносились быстрые тени. Приглядевшись, я увидел рыб. Маленьких и больших. Маленькие стайками сновали в просвете озерных зарослей. Большие держались или в одиночку, или по три-четыре штуки. Они быстро уходили в тень, которую оставляла наша лодка.

— Я видела рыбину, — услышал я голос Аленки. — Большую-большую… Она стояла на месте, а потом — как торпеда…

Аленка сидела посередине лодки, подняв вверх весла. Она не отрываясь смотрела на островок из водорослей и кувшинок. Судя по всему, большая рыбина ушла туда.

— Ты бы ее веслом, — сказал я.

— У нее спина темная, а на боку пятна…

— Щука, — сказал я.

— Красивая…

Я взглянул на холм, где стояла голубая палатка. От росы она потемнела. Из палатки вышел Гарик. Он был в белых трусах и красной майке. Даже издали видно, что лицо у него заспанное, волосы торчком. Он потянулся, зевнул и стал приседать, выбрасывая руки в стороны: нас он не видел.

— Крикнуть? — спросил я Аленку.

— Рыбу распугаешь, — сказала она.

Аленка перешла на корму, я сел на весла. Хватит природой любоваться. Наши удочки свисали с лодки, касаясь концами воды. Греб я плохо. Весла почему-то криво опускались в воду, и брызги летели на Аленку.

— Ты нарочно? — спросила она.

— Оставалась бы на берегу, — сказал я ехидно. — Вместе бы зарядку делали…

Аленка промолчала.

Мы выбрали место неподалеку от плавучих водорослей и опустили камень, упрятанный в хозяйственную сетку, к которой была привязана длинная веревка. Этот якорь придумал отец. Я уже предвкушал, как первый заброшу снасть, и тут выяснилось, что Аленка забыла на берегу консервную банку с червями. Меня такое зло разобрало, что готов был Аленку с лодки спустить. Или веслом огреть.