Младший брат

Оглавление

— НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! — громоподобно разнеслось из ниоткуда, словно глас божий.

— ЭТО НЕЗАКОННОЕ МЕРОПРИЯТИЕ. НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ!

Музыка прекратилась. Гул голосов в парке приобрел иной оттенок. Испуганный. Возмущенный.

Из автомобильных динамиков на теннисных кортах раздался громкий щелчок, означающий включение системы оповещения, питаемой энергией аккумуляторных батарей.

— ВЕРНИ СЕБЕ СВОБОДУ!

Одинокий голос прозвучал как дерзкий вызов, брошенный с прибрежной скалы неукротимой океанской стихии.

— СВОБОДУ!

Толпа подхватила клич звериным рыком, от которого у меня на голове зашевелились волосы.

— СВО-БО-ДУ! — начал скандировать тысячеголосый хор. — СВО-БО-ДУ! СВО-БО-ДУ! СВО-БО-ДУ!

Пришли в движение шеренги полицейских в шлемах с прозрачными забралами на лицах, с пластиковыми щитами перед собой. Все они были вооружены черными дубинками и приборами ночного видения, отчего смахивали на солдат из футуристического военного фильма. Шеренги делали шаг вперед и одновременно ударяли дубинками по щитам, производя сухой, трескучий звук, будто земля лопается. Еще шаг, и снова треск. Шеренги окружили весь парк и смыкались к центру.

— НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! — повторил глас божий, отдаваясь эхом у меня в ушах. Над головами начали кружить вертолеты, но, правда, без прожекторов. Ах да, инфракрасная оптика! Ну конечно. У них наверху тоже есть приборы ночного видения. Я затащил Энджи под козырек церковного портика подальше от полицейских глаз на земле и в небе.

— ВЕРНИ СЕБЕ СВОБОДУ! — провозгласили динамики на теннисных кортах. Это Труди Ду бросила свой бунтарский клич, затем сыграла несколько аккордов, за которыми последовала дробная россыпь ударных, а потом глубоко и густо вступила бас-гитара.

— СВОБОДУ! — подхватила толпа и ринулась на шеренги полицейских.

Неизвестно, доведется ли мне увидеть настоящую войну, но думаю, теперь у меня есть о ней представление — каково это, когда ошалевшие от страха пацаны бегут на вражеские цепи, зная, что их ждет, и тем не менее продолжая бежать с воплями и руганью.

— НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! — в очередной раз повторил глас божий. Он доносился со стороны грузовиков, только что подъехавших и расположившихся по всему периметру парка.

И тут землю укутал туман. Он опустился сверху, с вертолетов, и мы с Энджи оказались на самом краю облака. Я почувствовал, как мою голову пронзили тысячи ледяных иголок, а сама голова будто готова была вот-вот отделиться от туловища. Обожженные глаза начали слезиться, а дыхание перехватило судорогой, сдавившей горло.

Перечная смесь. Не сто тысяч ЕШС, а все полтора миллиона. Для разгона толпы полиция применила слезоточивый газ.

Я не видел того, что происходило в парке, но лишь отчасти слышал сквозь наши с Энджи хрипы и кашель, пока мы продолжали держать друг друга в объятиях. Рев толпы захлебнулся, все начали кашлять и выворачиваться наизнанку. Обе гитары и ударные внезапно смолкли, раздался усиленный микрофонами кашель.

Потом все закричали.

Это был панический, преисполненный боли и ужаса крик, не затихавший долгое время. Когда мое зрение восстановилось, я увидел, что от включенных вертолетных прожекторов в парке Долорес стало светло, как днем, а копы подняли на шлемы свои инфракрасные приборы. На наше счастье, их взоры были устремлены в парк, иначе при таком ярком освещении нас с Энджи обязательно заметили бы.

— Что будем делать? — произнесла Энджи тусклым голосом; у нее на лице застыло испуганное, загнанное выражение. Я сглотнул несколько раз, собираясь с силами, чтобы заговорить.

— Ничего. Надо линять отсюда. Что еще мы можем сделать? Прикинемся, что просто гуляем. Значит, так, сейчас спокойно идем мимо Долорес, потом налево к Шестнадцатой. Мы просто гуляем. Мы к ним не имеем никакого отношения.

— Ничего не получится, — сказала Энджи.

— У нас нет выбора.

— А может, попробовать бегом?

— Нет, — твердо ответил я. — Побежим — нас стразу кинутся догонять. А если пойдем спокойно, тогда не тронут, решат, что мы тут ни при чем. У них и без того работы много. Целую толпу надо упаковать.

Весь парк был усеян телами; задыхаясь и прижимая пальцы к слезящимся глазам, по траве катались люди. Копы заковывали их в пластиковые наручники, подхватывали под мышки, волокли, как мешки, и заталкивали в грузовики.

— Ну что, пошли?

— Пошли!

Так мы и сделали — быстро зашагали, держась за руки, показывая всем своим видом, что не желаем чужих приключений на свою голову. Точно так же проходят, отворачиваясь, мимо нищего на тротуаре или уличной драки, по принципу «мое бунгало с краю».

Наш маневр удался.

На перекрестке мы свернули за угол и поплелись дальше. Еще пару кварталов молчали, боясь поверить, что оторвались. Потом я с шумом выпустил из груди воздух и только тогда понял, что шел затаив дыхание.

Дойдя до Шестнадцатой, мы повернули к Мишн-стрит. Вообще-то в два часа субботней ночи в этом районе довольно стремно, но только не сегодня. Вокруг все те же, теперь чуть ли не родные нарки, алкаши, проститутки и пушеры. Нет ни копов с дубинками, ни слезоточивого газа.

— Фу-у! — выдохнул я, наслаждаясь прохладным ночным воздухом. — По кофе?

— Нет, — ответила Энджи. — Ничего не хочу, только домой. Кофе потом.

— Угу, — согласился я. Энджи жила в Хейес-Вэлли. Я проголосовал проезжающему мимо такси (свершилось маленькое чудо: поймать такси в Сан-Франциско почти невозможно, особенно когда нужно позарез).

— У тебя денег до дома хватит? — спросил я Энджи.