|
Оценить:
|
Жизнь моряка
- Предыдущая
- 134/188
- Следующая
134
Люди стояли по местам наготове. Ровно в восемь, с последним ударом склянок, я скомандовал:
— Отдать носовой дуплин!
Конец был отдан, выдернут из рыма бочки и убран. Корабль под давлением «обстененных» парусов тронулся назад, но кормовой дуплин, натянувшись, задержав движение корабля, заставил его разворачиваться кормой к ветру. Как только паруса надулись с обратной стороны и корабль, пока еще привязанный за корму, стал, продолжая разворачиваться, приближаться к линии курса, я скомандовал:
— Отдать кормовой дуплин!
И клипер, освобожденный от привязи, бросился вперед. Это был очень красивый маневр. Мы опять начали резать одну за другой кормы военных кораблей, и когда проходили под кормой адмиральского «Иоанна Златоуста», на нем загремел оркестр, игравший нам туш, и раздались дружные аплодисменты и крики «браво» всего экипажа. Экипажи других кораблей подхватили.
В тот же день около полудня милях в двадцати от Севастополя «Мария Николаевна» шла, подгоняемая легким попутным ветром, на запад, чтобы потом сразу взять курс на Одессу, оставив опасный Тарханкутский мыс в пятнадцати милях к востоку.
Погода была прекрасная, ничто не напоминало осени: плюс 22° в тени, покойное, безоблачное небо, голубое, искрящееся миллионами золотых солнечных бликов, мирно гонящее маленькие волны море.
Длинный ют клипера был полон народа: выпускники с секстанами в руках брали полуденную высоту солнца: около них вертелись, тоже с секстанами, младшие преподаватели Костюков и Гаврилица; Гавришов о чем-то горячо спорил со старшим преподавателем Длусским; у передних поручней шагал от борта к борту исполнявший обязанности вахтенного начальника выпускник Шевелев; он вглядывался то в горизонт, то в главный компас, то задирал голову и осматривал, хорошо ли стоят паруса, а в нескольких шагах от него стоял и наблюдал за ним вахтенный начальник Ставинский. Группа человек в шесть младших практикантов подкрашивала один из шканечных катеров, которые помещались у нас на шлюпбалках сейчас же впереди бизань-вант и считались дежурными. Я сидел вместе с Азбеловым на решетчатой скамеечке около рулевого аппарата и расспрашивал его о новом, только что выстроенном здании Петербургского училища дальнего плавания. Разговор о Петербурге вызвал приятные воспоминания.
И вдруг в эту мирную, красивую и трудовую обстановку ворвался чей-то отчаянный крик:
— Человек за бортом!
И в ту же минуту громкий, несколько дрожащий молодой басок Шевелева:
— Рулевые, право на борт! На фока-брасы, на правую! Фоковые реи прямо! Грот на гитовы! Левый дежурный катер на воду! Выпускники, на катер!
Полетели в воду сорванные с гнезд спасательные круги, залились боцманские дудки. Люди бросились выполнять команду, подвахтенные выскочили на палубу, начался аврал.
Шепелев с пылающим лицом подскочил ко мне:
— Разрешите по случаю аврала передать вам командование и подняться на марс следить за погибающим! — отрапортовал он, приложив руку к бескозырке, и, не дожидаясь ответа, бросился к бизань-вантам.
На открытой загорелой шее Шевелева болтался на ремешке бинокль.
Не прошло минуты, как заулюлюкали патентованные блоки шлюпочных талей, и левый подветренный катер пошел на воду.
Выпускники, успевшие передать секстаны преподавателям, посыпались по талям в катер.
С площадки крюйс-марса гремел голос Шевелева:
— Слева за кормой плавает, ухватился за круг! На катере, следите за моей рукой!
Еще минута — и катер с десятью гребцами-выпускниками и четвертым помощником Чабаном на руле отвалил от борта.
«Мария Николаевна» лежала в дрейфе.
Азбелов, Гавришов, три преподавателя, Васильев, третий помощник Андржеевский и я следили в бинокли за нырявшим в волнах, совсем не ощутительных для корабля, но очень чувствительных для пловца, маленьким черным предметом — головой первокурсника Михалева, сорвавшегося за борт при подкраске наружного борта шлюпки.
Голова Михалева то скрывалась под водой, то снова показывалась на поверхности.
Катер держал несколько правее утопающего.
— Левей, левей! Лево полрумба! — кричал с марса Шевелев, приставив ладони рупором ко рту.
Наконец с катера увидели Михалева и направились прямо к нему.
Чабан стоял на кормовом сиденье и правил рулем левой рукой, приложив правую ладонь козырьком ко лбу. Гребцы так наваливались на тяжелые буковые весла, что видно было, как они гнулись при каждом гребке.
Все это длилось секунды, но нам эти секунды казались долгими минутами.
Вахтенный помощник Ставинский пристроился с записной книжкой у застекленного столика для походной карты и, глядя то в бинокль, то на свои ручные часы, записывал моменты.
Катер подлетел к утопающему. Весла взмахнули в последний раз и, описав дугу в воздухе, легли вдоль шлюпки.
Несколько человек нагнулись над бортом катера и втащили на него Михалева.
Весла снова описали дугу и высунулись с бортов. Вот они опустились в воду, и катер точно прыгнул вперед после первого же гребка. Но куда он пошел в сторону от судна? Это Чабан пошел подбирать с воды плававшие красно-белые спасательные круги. Молодец Чабан, лихой моряк и хозяйственник. Хорошо плавать с такими помощниками.
Шевелев кричал с марса:
— Пра-а-вей, пра-а-вей! Вон там-ам еще один пла-ва-ет!
Наконец катер подобрал последний круг и повернул к борту.
Шевелев спустился на ют и приготовился распоряжаться подъемом катера.
Катер подлетел к борту.
— Шабаш! Тали заложить! Гребцы, кроме двух, наверх! — скомандовал Чабан.
- Предыдущая
- 134/188
- Следующая
