Жизнь моряка

Оглавление

146

На станции меня встретили четвертый помощник капитана с «Товарища» Михаил Михайлович Черепенников и два матроса в дождевиках, зюйдвестках и больших сапогах. Встретившие меня товарищи привезли и мне дождевик и зюйдвестку, но у меня были свои, и мы, не задерживаясь, пошли к пристани, где нас ждала шлюпка.

Это была маленькая четверка с кое-как оструганной самодельной мачтой, с грязным парусом. Весла и уключины на ней были неодинаковые.

И это была шлюпка с недавно отремонтированного учебного корабля, пришедшая за новым капитаном!

«Неужели у них все такое?» — подумал я.

«Товарищ» стоял на рейде, на портовой бочке, с не выравненными на топенантах, смотревшими в разные стороны реями.

Необтянутый бегучий такелаж болтался по ветру, как на неряшливой лайбе.

Однако паруса, за исключением бизани, были убраны и закреплены аккуратно. Это показывало, что умелые руки на корабле есть, но нет наблюдения за тем, чтобы все выглядело так, как того требует наметанный глаз старого моряка-парусника.

Корпус корабля снаружи выглядел хорошо и был, очевидно, недавно выкрашен.

Я поднялся по трапу и прошел в кают-компанию.

Здесь я встретился со старым капитаном, от которого должен был принять корабль.

Весь комсостав «Товарища», за исключением, четвертого помощника, был новый и производил прекрасное впечатление.

Старший помощник капитана Эрнест Иванович Фрейман уже командовал гидрографическими судами, а в юности хаживал в Вест-Индию на рижских трехмачтовых баркентинах.

Познакомившись с комсоставом, я вышел на палубу. Меня обступили молодые, веселые матросы и ученики.

— Товарищ Лухманов, Дмитрий Афанасьевич, с приездом! Скоро ли пойдем в плавание?

— Пойдем, товарищи, скоро пойдем. Надоело небось стоять на якоре?

— Надоело, до смерти надоело! — раздались голоса.

— Ну, отлично, вот и выйдем на днях в море. Верю и надеюсь, что общими усилиями и дружной работой создадим нашему кораблю хорошую репутацию и счастливо закончим наше плавание.

На другой день я официально принял под команду «Товарища».

За сутки я осмотрел корабль. Ознакомился с его инвентарем и снабжением.

Как только бывший капитан оставил судно, я приказал старшему помощнику выстроить на палубе во фронт весь экипаж и доложить об этом мне. Вызов экипажа во фронт, кажется, делался на «Товарище» впервые. Но я знал, что отсутствие порядка и дисциплины так же быстро утомляет экипаж, как и слишком строгая, мертвая и казенная дисциплина.

Я знал, что люди выйдут на палубу и построятся во фронт охотно, но, построившись, будут нетерпеливо ждать, что последует дальше.

Действительно, не прошло и пяти минут, как старший помощник доложил мне:

— Экипаж во фронте.

Я вышел, поздоровался, обошел фронт, пристально осмотрел всех, и в глазах каждого я прочел одно искреннее желание: «Скорей в море, за дело, скорей к новой, живой работе».

Я описал экипажу состояние нашего корабля. Рассказал о трудностях предстоящего похода, о задачах, которые мы сможем выполнить только общими силами, и обещал через неделю выйти в море.

— А теперь, товарищи, — заключил я свою речь, — займемся приведением нашего корабля в опрятный и достойный учебного судна вид.

— Повахтенно к своим мачтам!..

— На брасы и топенанты, рангоут править, бегучий такелаж обтянуть!..

Люди бросились к снастям.

Помощники стали у своих мачт, а я поднялся на рубку, заменявшую мостик.

Когда реи были выправлены и все болтающиеся снасти обтянуты, я скомандовал:

— К левым вантам. Пошел по вантам через салинги и вниз на палубу. Бегом!

Быстро, наперебой, ученики и матросы бросились к вантам и побежали вверх.

Штормовые мили

Съемка с якоря была назначена на 29 июня. Я сказал здесь «съемка с якоря» по старой морской привычке. Следовало бы сказать «съемка с бочки», так как якоря у «Товарища» были уже подняты и закреплены по-походному и корабль стоял, пришвартовавшись толстыми стальными тросами к одной из причальных портовых бочек.

С раннего утра на судно приехали портовые и таможенные власти.

Проверка корабельных документов и документов членов экипажа, осмотр судовых помещений, санитарного состояния команды и прочие формальности затянулись до двух часов дня. Наконец все было кончено. К борту «Товарища» подошел ледокол «Номер шесть», который должен был отбуксировать нас за Нордкап, и пароход «Феликс Дзержинский» — для того, чтобы помочь ему развернуть нас в гавани.

Тяжелый буксир из стальной проволоки подан был с носа «Товарища» на корму ледокола, второй, более легкий, — с кормы корабля на корму «Дзержинского».

Медленно работая машиной, ледокол вышел вперед и вытянул буксир. Проволочные швартовы, на которых стоял «Товарищ», ослабли и без труда были выдернуты из рыма бочки; «Дзержинский» потянул корму корабля влево, и «Товарищ» начал разворачиваться.

Понадобилось больше четверти часа, чтобы развернуть и направить носом к выходу из порта тяжело груженный океанский парусник. Но вот «Товарищ» лег наконец на свой курс, кормовой буксир был отдан, и «Дзержинский» направился к берегу. Ледокол прибавил ходу, «Товарищ» поплыл мимо Мурманска, направляясь в выходу в океан.

— Ученики и команда, к вантам, на правую! — скомандовал я. — Пошел по вантам!

По старой морской традиции экипаж корабля, облепив ванты, трижды прокричал «ура» жителям приютившего его порта, и большой флаг «Товарища» медленно приспустился и снова поднялся, отдавая честь и посылая привет городу.