|
Оценить:
|
Смерть на брудершафт. Фильма 7-8
8
Разумеется, умной разведчице плести пряжу из мужчины тоже нетрудно. Если б руководителем агентурной сети Рейха был Зепп, он использовал бы женщин на всех ключевых направлениях — ведь обрабатывать-то приходится почти исключительно представителей сильного пола. Это они руководят министерствами, штабами, банками и заводами. Если б в придачу к «Морской группе» в Севастополь прибыл летучий отряд хорошо подготовленных цирцей-далил-юдифей…
Всё равно бы ни черта не вышло, оборвал свои мечтания майор. В данном случае женщину использовать не получится — ни в качестве активной помощницы, ни в качестве «куклы». Военный корабль — особая среда, куда прекрасному полу доступа нет.
И всё же мозг постоянно возвращался к этой теме.
На восьмой день размышлений, поисков и страданий Зепп наконец нащупал кое-что перспективное.
А всё потому, что не удовлетворился одними досье. Бумага — она и есть бумага. Какую-нибудь мелкую и вроде бы несущественную детальку может упустить. Даже если эта деталька, можно сказать, сама бросается в глаза.
Присматривается
Днем в укромном, тенистом уголке Исторического бульвара, куда редко забредают гуляющие, сидела на скамейке молодая особа в широкополой соломенной шляпе, читала книгу, повернув голову так, что с аллеи виднелся лишь милый и чистый профиль.
Отнюдь не напротив, а на отдалении штудировал иллюстрированную газету какой-то бездельник: клетчатые ноги, покачивающийся ботинок с гамашей.
Внимания читатели друг на друга не обращали — дистанция была приличная, шагов в двадцать.
И случился тут небольшой, абсолютно случайный казус.
Шла по бульвару компания из трех моряков: два мичмана и лейтенант. Должно быть, молодые люди только что отобедали — славно, не без винопития. Настроение у них было приподнятое, походка бодрая.
Заметили моряки одинокую барышню — зашептались. Человеку с газетой, однако, их переговоры были хорошо слышны, поскольку совет происходил поблизости от его скамейки.
— Кто идет на абордаж? — спросил пухлый мичман.
Худой мичман ответил:
— По-честному.
Кинули жребий на пальцах. Выиграл лейтенант.
Двое остальных сделали вид, что рассматривают клумбу, победитель же танцующим шагом направился к незнакомке. Приятели поглядывали ему вслед, предвкушающе улыбаясь.
Заметила маневр лейтенанта и девушка. Головы она не повернула, но по застывшей позе было ясно, что читательница насторожилась.
Офицер, грациозно наклонившись, сорвал хризантему, остановился у скамьи.
— Знаю, всё знаю, — сказал он покаянно. — Знакомиться на улице пошло. Но кто знает, сколько жить осталось. Через неделю ухожу в поход… Вернусь ли? Бог весть…
Девушка уже не читала, скосила на молодого человека глаза. Тот подпустил в голос проникновенности:
— Хоть удостойте взглядом. Будет что вспомнить в смертный час.
На секунду она закрыла глаза. Прикусила губу.
Громко, с вызовом сказала:
— Что ж, вспоминайте!
И повернулась.
Огромное родимое пятно, занимавшее половину лица, было видно издалека. Лейтенант сделал шаг назад. Потом еще один.
Его приятели, в первый миг опешившие, зашлись восторженным хохотом.
— Боба-то наш… Дон Жуан… Ой, не могу… — покатывался худой мичман.
Пухлый мичман вторил ему:
— Иван-царевич и ца…ца…царевна-лягушка…
На глазах у барышни выступили слезы. Она беспомощно оглянулась, словно искала, не найдется ли где-нибудь защитник.
Но господин в клетчатых брюках из-за своей газеты не высунулся, а больше на аллее никого не было.
Девушка вскочила, готовая бежать прочь, однако тут со стороны трамвайной линии в сквер быстро вошел юноша, тоже в морском сюртуке.
— Мика, Мика! — кинулась к нему плачущая девушка.
— Прости, Маша, вахтенный задержал… — начал оправдываться припозднившийся кавалер, но заметил ее слезы, услышал смех весельчаков и сразу догадался, что здесь произошло.
— Господа, это мерзко! — закричал он, ускорив шаг. — Немедленно извинитесь!
У сконфуженного неудачным «абордажем» лейтенанта появился отличный способ восстановить свое реноме.
— Что за тон? — грозно рыкнул он. — Вы кто такой? Извольте представиться старшему по званию!
— Мичман Вознесенский, с «Императрицы Марии», — назвался рыцарь и тихо, чтобы барышня не слышала, прибавил. — Это дочь нашего командира. Настоятельно советую извиниться…
Лейтенант выругался, тоже вполголоса.
Оправил китель. Четким шагом подошел к всхлипывающей девушке, сдернул фуражку.
— Мадемуазель, ради бога простите меня и моих товарищей за глупость и хамство. Нет слов, как стыдно…
Склонили головы и двое остальных.
Капитанская дочь грустно ответила:
— Ничего, господа. Я привыкла…
Посмотрела на единственного свидетеля неприятной сцены, однако тот уже куда-то делся. На скамье белела брошенная газета.
Психологический этюд
Следующим утром, проводив отца до пристани (семейная традиция, никуда не денешься), Маша Козельцова шла домой в обход центральных улиц, чтоб не наталкиваться на испуганные или, того хуже, жалеющие взгляды. Пересекла Большую Морскую, нырнула в узкий проход, который вел через дворы на Одесскую, а там рукой уже подать до дома.
В узкой щели между домами, спиной к Маше, стоял кто-то в военном френче без погон, неторопливо и обстоятельно прикуривал папиросу. Обойти его, широкоплечего, было затруднительно.
Секунду-другую обождав, Маша нетерпеливо сказала:
