|
Оценить:
|
Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 01
- Предыдущая
- 89/215
- Следующая
89
Визг человека мечется в динамике. Наконец у арестанта задергалась голова, пошла слюна, закатились глаза.
Я нажал кнопку с красным ободком – 450.
Арестант задергался в предсмертных конвульсиях и затих.
Ч. с любопытством поглядел на меня и поднялся.
Поднялся и я.
Мы вышли.
– Кури, – сказал он, протягивая мне сигарету.
– Спасибо, сэр, – сказал я и размял свою сигарету совершенно спокойными пальцами.
Ч. следил за моими движениями.
Я протянул ему спичку, прикурил сам: пламя спокойно колебалось в моих сухих ладонях.
– Ты будешь носить зеленый берет, – сказал Ч., – только «зеленые береты» могут так… Они воюют по слуху, а не по нотам, которые раздают им заранее. Они хладнокровные молодцы.
Потрясенный моим поведением Ч. не знал, что еще в Нью-Йорке Лот рассказал мне об опыте «проверки на жестокость».
А я-то знал, что за двойным стеклом на электрическом стуле сидит профессиональный артист, что за каждый сеанс он получает деньги, что над его головой висит табло с указанием напряжения на шкале.
От этого зависит сила крика, стона, отчаяния, мольбы или, наконец, имитация смерти.
А во мне все-таки пробудилось что-то темно-зеленое…
Неужели они сделают из меня зверя?
Глава пятнадцатая
«Паб-крол» в Нью-Йорке
– Знаешь ты, что такое «паб-крол», Натали? – спросил Лот.
– Это что-то из словаря алкоголиков, – улыбнулась Наташа.
Жених и невеста сидели напротив друг друга в гостиной дома на 13-й улице, где еще совсем недавно разыгралась дикая трагедия гибели старика Гринева.
Время сделало свое. Пришибленная горем девушка понемногу начала оживать.
Лоту было приятно подмечать прежнюю улыбку на лице Натали, сидевшей у широкого окна, за которым в садике Гриневых горел маленький костер огромного «индийского лета», охватившего сейчас весь штат Нью-Йорк.
– Сразу видно, дарлинг, что тебе не пришлось поблуждать по бабушке Лондону над батюшкой Темзой… – Лот иногда в разговорах с Наташей употреблял русские слова, страшно коверкая их.
Наташа совсем уже весело расхохоталась.
– Немчура проклятый! Батюшка Темза! Надо говорить матушка Темза…
– Извините, мисс, это заблуждение, – категорически опроверг Лот. – Я тоже прежде считал, что Темза – это Mother, однако англичане говорят the Father Thamse.
– А ведь ты прав! – воскликнула Наташа. – Конечно же, батюшка Темз, как тихий Дон…
Дон! Лот зажмурил глаза, словно от яркой вспышки: русская мина разорвала лед, и мгновенно не стало бежавшего впереди Хельмута… Он открыл глаза и снова улыбнулся Наташе.
– Итак, моя дорогая невеста, мой милый эдельвейс, «паб-крол» (ползком по пивнушкам) – это любимый спорт лондонских бездельников. Мы с твоим братцем добились высоких показателей в парном разряде. Что касается Токио…
– О господи, при чем тут Токио? – притворно возмутилась Наташа. – Не так длинно, герр Лот!
– Что касается Токио, моя милая, – профессорским тоном продолжал Лот, – то там эти вечеринки с бесконечной сменой баров называются «лестница». Увы, мои друзья самураи никогда не могли заранее сказать, куда ведет эта «лестница» – вверх или вниз.
– А о чем говорит собственный опыт?
– О Натали, мы же договорились не спрашивать друг друга о прошлом, – округлил глаза Лот.
– Интересно, какое прошлое надо скрывать мне? – сказала Наташа. – Явно неравная игра.
Лот захохотал.
– Да ну тебя! – сказала девушка, отвернулась, потом повернулась, сделала гримасу, наморщив нос. – К чему все эти разговоры?
– Я тебе предлагаю русский «паб-крол» в Нью-Йорке. Недурно?
– То есть?
– Начинаем в «Рашен-ти-рум» на Пятьдесят седьмой улице, продолжаем в «Русском медведе», где, кстати, ты сможешь узнать свою судьбу у гадалки мадам Беверли. «Психоанализ и хиромантия! Сенсационные откровения! Вы увидите, как с будущего спадает покров таинственности!» Ну и заканчиваем в сногсшибательном ресторане «Елки-палки» в обществе изысканных дипломатов, прыгунов и поэтов. Какова программа?
– Гениально! – воскликнула Наташа и вскочила с кресла. – Ты серьезно? Я буду готова за несколько минут.
– Только никаких бриллиантов, рубинов и жемчуга, – строго сказал Лот. – Никаких шиншиллей и ягуаров. Скромный полувоенный костюм, кожаный ремень с пистолетом, валенки, малахай…
Наташа убежала наверх, а Лот, на правах своего человека, прошел в соседнюю комнату, открыл дверцы бара, усмехнувшись, достал бутылку смирновской (еще из запасов старика Гринева), сыпанул в стакан перца на манер обожаемого своего Джеймса Бонда, выпил залпом и задумался. Программа, так весело принятая Наташей, грозила ему в этот вечер многими неожиданностями.
– Вот Никола-на-курьих-ножках, вот Церковь ризоположения, это Василий Блаженный, Дом Пашкова, Тверской бульвар, Садово-Триумфальная, Китай-город… – говорила Наташа, разглядывая роспись на стенах «Русской чайной».
Старая Москва Гиляровского в куполах и крестах, двухэтажные желтые домики, конка, пышнозадые извозчики, румяные красавицы, снег…
– Отвечаешь за свои слова, Наташа? – ухмыльнулся Лот.
– Я все это знаю с детства. Папа рассказывал и показывал старые книги с иллюстрациями, – девушка опустила глаза к шитой петухами скатерти. Она вдруг вспомнила какую-то картину Кустодиева: подсиненный снег, голые ветки огромного дерева, туча грачей… «Весна, я с улицы, где тополь удивлен, где даль пугается, где дом упасть боится, где воздух синь, как узелок с бельем…» И мгновенная, как летучий запах, тоска прошла сквозь сердце: воспоминание о жизни, которой она никогда не жила. В следующее мгновение она уже снова с улыбкой смотрела на стены.
- Предыдущая
- 89/215
- Следующая
