Приключения человека в шляпе

Оглавление

– Естественно знаю, она стоит у меня над кроватью на полке… Но как…

– Ты не понял, это вторая!

Карл посмотрел на меня и рассмеялся.

– Ты сейчас похож на сеттера почуявшего утку…

– Где она, откуда, кто ее выкопал? На ней есть надписи? – я пропустил его замечание мимо ушей…

– Не гони лошадей. Это фото – все, что у нас есть. А за подробностями я тебя и посылаю в Африку. Статуэтку предложили на продажу на черном рынке древностей Каира. Вместе с теми манускриптами. Кстати, очень интересные тексты. Если они подлинные, то они вполне стоят того чтобы за ними съездить. Ну что? Ты в деле?

Эх, знал бы Карл, во что ты нас втягиваешь… Но ни он, ни я этого не знали, и я без разговоров согласился.

Я позволю себе опустить события последовавших дней, ибо ничего примечательного они собой не представляли. Обычные сборы и хлопоты, вокзалы, паровозы, таможенники и пограничники…

Так или иначе, но где-то неделю спустя я стоял у причальной мачты столичного аэропорта, лениво разглядывая как швартуется прибывающий из Кенигсберга "Виллем Оранский", которому предстояло в ближайшие дни пронести мою скромную персону по маршруту Франкфурт – Париж – Рим – Александрия. Старый Карл каким-то неведомым мне способом смог уговорить попечительский совет раскошелиться на цеппелин, вместо банального парохода. Впрочем, резон в этом действительно был. Все эти революции и прочая политика сделали восточное Средиземноморье достаточно малогостеприимным и плыть в Египет теперь приходилось кружным путем через Францию и Алжир. Учитывая неизбежные задержки с паспортами и прочей бюрократией на нескольких границах, успеть в Каир в этом случае можно было бы лишь к шапочному разбору.

Все ж таки "аэронавтика – великий шаг человечества", как говорил, наш лейтенант, и добавлял – "главное не попасть ему под ноги"… Слова оказались пророческими – буквально за полгода до перемирия его накрыло авиабомбой. Но что-то я слишком часто стал вспоминать о войне, хотя обещал рассказать совсем о другом.

Цеппелин закончил швартовку точно по расписанию, и я направился прямиком в отведенную мне каюту. Соседом оказался блондин в офицерском мундире польской армии.

– Полковник Эрык Левинский, – представился он с довольно заметным остзейским акцентом.

– Летите в Париж? – надо было проявлять хотя бы формальную вежливость.

– Да, – с некоторой горечью в голосе отозвался офицер…

– Эмиграция? – сочувственно заметил я.

– Она самая… новое правительство республики сочло необходимым "освежить силы Войска Народова"…

– Честно говоря, не очень слежу за событиями на востоке, но всегда полагал, что армия вне политики? – параллельно с разговором я пытался закрепить чемодан на верхней полке.

– Если бы… увы, руководство посчитало, что армия должна соответствовать лозунгам победившей партии, и уволило в отставку всех "неблагонадежных". Вы просто не представляете, сколько грамотных офицеров стали жертвами этой "чистки". Взять хотя бы командира моего полка – Антона Ивановича…

– Полагаю, вам с благонадежностью как раз не повезло? – чемодан упорно не желал занимать предписанное ему место.

– Хуже того. Я неблагонадежен дважды – не поляк, и потомственный аристократ, – полковник снова вздохнул, – пришлось вербоваться в Иностранный легион.

– А вас не пугает новый политический курс французского правительства? Их, скажем так, нелюбовь, к северным соседям, давно уже секрет Полишинеля.

– Но я ведь не тевтонец.

– Все же германец? В смысле принадлежности к германским народам? – увидев на его лице некоторое замешательство, я спешно поправился, – по профессии я лингвист, поэтому иногда злоупотребляю научной терминологией, не удивляйтесь. С научной точки зрения остзейцы, тевтонцы и остмаркцы – единый народ, разделенный четыреста лет назад исключительно религиозными причинами…

– Да, конечно, но французы прагматичны и ценят хороших солдат. Впрочем, если не выйдет, можно будет попытать счастья на русской службе. Антон Иванович, о котором я Вам уже говорил, как-то предлагал мне пост в гарнизоне крепости Севастополь. Это в Крыму.

– Ну что ж, хоть не на северной Балтике, не люблю сырость – заметил я, – желаю удачи в Ваших начинаниях.

Полковник остался в каюте, читать последний номер какого-то военного обозрения, а я направился в кают-компанию. Стоило познакомиться с теми, с кем волею обстоятельств я оказался связанным на предстоящие несколько дней полета.

"Виллем Оранский" был цеппелином новейшей по тем временам конструкции, с жестким каркасом, газотопливными двигателями и по праву считался гордостью пассажирского воздушного флота Тевтонии. Его более чем трехсотметровый корпус представлялся живым олицетворением научной и промышленной мощи ведущей европейской державы. Пожалуй, только британская серия цеппелинов "Куин Джейн II" могла поспорить с ним по размерам и производимому впечатлению.

Отделка кают-компании вполне соответствовала традиционному тевтонскому дизайну. То есть напоминала что-то среднее между жестяной коробкой для гвоздей и армейским ранцем… Нет, я абсолютно ничего не могу сказать в упрек тевтонской добросовестности и надежности, но эстетика никогда не была их сильной стороной. Как минимум со времен Реформации точно. Все эти геометрически ровные и конструктивно безупречные ряды заклепок в дюралевых стенах, рифленые каучуковые плитки на полу и пухлые бежевые кресла никак не вызывали ассоциаций с чем-то художественно ценным, что бы по этому поводу не говорили сторонники конструктивизма и прочих новомодных течений. Я консерватор и ценю старые добрые изящество и стиль.