Ушедшее лето. Камешек для блицкрига

Оглавление

— Ну, ты паглядзі, якая гадзіна. Камандзір усё растлумачыў, а гэтаму ўсё дрэнна. Што табе, родны, немцы на шыю патрэбныя?

— Прекратить самосуд! — к месту протолкался милиционер. Впрочем двое неприметных паренька, стоящих недалеко со скучающим видом, уже бережно подняли деда и, аккуратно поддерживая его под локотки, повели. Один достал удостоверение, показал милиционеру и, обернувшись, подмигнул мне.

— Давайте двигаться, товарищи, — милиционер посмотрел на небо, — время еще есть.

Стихийный митинг закончился, и я стал пробираться к своей машине. В голове крутилась одна, но паническая, мысль: «Что я наговорил!?»

Вернувшись в батальон, я прошел в канцелярию, сел за стол и уставился на чистый лист бумаги. Перед глазами вновь и вновь возникала площадь. Не знаю почему, но все было во мгле, и я мог различить только палец, в безмолвном укоре воздетый к серому небу. Корявый, с желтыми от табака пятнами и обломанным ногтем, этот палец колебался в сером тумане, а я ждал и боялся, что он укажет на меня. Скрежетнул ключ, я поднял голову. Зубрицкий стоял рядом со столом, с тревогой смотря на меня, а Абрамзон запирал дверь. Запейвода что-то доставал из потертого рыжего портфеля. Потом сержант подошел и молча поставил стакан на стол. Павел Васильевич набулькал примерно до половины из фляги, которую протянул ему политрук, и подвинул его ко мне:

— Пей, командир. И пойми, все сделано правильно. Иначе было нельзя.

— Иначе было нельзя, — эхом поддержал Абрамзон и оглянулся на дверь.

Запейвода только кивнул в знак согласия.

Я взял стакан и залпом выпил. Мда-а, это же спирт! Причем, неразведенный! Панически замахав руками, наткнулся на протягиваемый мне огурец, но и проглотив его, от пожара в горел не избавился. «Деды» переглянулись, и политрук отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — согласился старшина и повернулся ко мне, — Все на сегодня. Ложись спать, командир. До утра все будет в порядке.

Вначале хотел возмутиться, но потом успел трезво подумать: «А ведь он прав, надо ложиться, пока окончательно не развезло».

Глава 10

А утром был понедельник. Разобравшись c делами, я напомнил Коломыйцу об углубленном изучении устава караульной службы, и задумался, что раньше, рапорт или оружие? Достав «наган» и положив его на стол, я все-таки принялся за составление рапорта.

...

В канцелярию неожиданно ворвался младший политрук.

— Товарищ старший лейтенант!

Я поставил кляксу, чертыхнулся, и считая про себя до ста, поднял свирепый взгляд на комиссара:

— Что произошло, товарищ младший политрук?

— Баня готова!

Я потряс головой, и недоверчиво посмотрел на сияющего Ященко:

— Я не ослышался, товарищ мла-а-адший политрук? Вы, сказали про баню?

— Так точно! Баня истоплена, и ждут только вас.

— Какая баня!!! К ляху все банные процедуры! Почему утром не доложили, что сегодня — банный день? И какая баня в понедельник? — я рассвирепел, но старался кричать шепотом, правда получалось очень плохо.

Бедняга растерялся, и смог только пролепетать, что Зубрицкий нас ждёт. Схватив фуражку, и сунув наган в кобуру, я выскочил из комнаты, искренне желая построить товарища старшину в колонну по три, и скомандовать «разойдись!»

Впрочем, ворвавшись в предбанник, мне пришлось срочно охолонуть. В присутствии дивизионных комиссаров на своих старшин не кричат. Заметив меня, Ливицкий усмехнулся, и прервал попытку моего рапорта:

— Заходите, Алексей Юрьевич, заходите. Сейчас мы без чинов, в бане генералов нет! Вот попаримся, пивка потом попьем, ну а там уже и поговорим.

Я стал расстегивать гимнастерку, что-то мне это «поговорим» не сильно понравилось, но париться все равно придется. Может быть, и два раза, причем второй раз — без веников.

Уже сидя за столом, осушив кружку пива, и разделывая рака, я вдруг заметил отсутствие Строкова. На мой вроде небрежный вопрос, Ливицкий только отмахнулся, мол, потом, но заметно помрачнел. Впрочем, пива было маловато, по две кружки, тёмного конечно, но до раков я дорвался. Сколько же лет я их не ел? Да пожалуй лет так тридцать, если не больше. Последний раз, когда на Ахтубе с другом, ведро пива, и полмешка раков. Пальцы потом были как сосиски. Эх-х, времячко было, или будет? Сегодня же четвертое августа, мне уже пятьдесят, или минус тридцать? Парадокс, и без спирта не разберешься. Впрочем, спирт отставить! Вот допьем пиво, еще разок в парилочку, и пойдём с чистой головой на головомойку.

Эх, хорошо после парилки неторопливо выпить кружечку, ох, благодать. Последний русский император, явно умел жить, то-то ему из нашего города пиво ко двору возили. И явно мастера на заводе остались, это не пиво, это нектар, амброзия. Но всё кончается, только служба наша вечна. Вот и подошло время начальственной парилки.

Впрочем, всё прошло почти тихо и мирно. Сделав мне замечание о недопустимости религиозной пропаганды, Ливицкий тут же похвалил меня за решительные действия, и добавил:

— А, впрочем, вы правильно говорили. Там как раз собрались люди из недавно присоединенных территорий, так что с ними пока лучше так.

Дверь распахнулась, и в предбанник ввалился прокурор. Вот именно ввалился, он был настолько ошарашен, что плюхнувшись на лавку, схватил первую попавшуюся кружку, мою, между прочим, и залпом выпил содержимое.

— Что вы за гадость пьёте?

— Пиво, — удивленно ответил комбриг.

— Терпеть не могу! Товарищ Ливицкий! Вы тут празднуете, а между прочим, дорогой наш командир, должен сейчас сидеть, не в бане, а в тюрьме!