Ушедшее лето. Камешек для блицкрига

Оглавление

— Клянемся, что пока есть у нас хоть капля крови в жилах, то будем бить врага!

— Клянемся.

— Клянемся, что не сложим оружия, пока не загоним врага в его логово, и там добьём!

— Клянемся!

Треск нестройного залпа, заглушил стук падаемой на крышку гроба комьев земли, и разогнал любопытных ворон. Черная туча, хрипло ругаясь, поднялась в небо, и кто-то из бойцов грустно пошутил:

— Этих ворон мы прогнали, а сколько их ещё налетит…

Я повернулся, и подойдя к красноармейцу, посмотрел в его глаза. В глазах, уже пожившего на свете мужика, стояли слёзы. Я положил руку на его плечо, и проглотив комок в горле, почти прошептал:

— Пускай летят, нам проще целиться будет…

Ященко действительно повзрослел. Когда Абрамзон на ужине разлил по кружкам водку, выпил свои сто грамм, и промолчал. Промолчал и я, но потом сделал замечание сержанту за инициативу. Тот только молча пожал плечами.

А со следующего дня я загонял бойцов на стрельбище, патроны, слава Абрамзону, у нас были. Получил я и приказ о назначении военным комендантом. Приказ номер один, о введении в городе осадного положения я написал сам, а его размножение и расклейку, сплавил на незаменимого зампотылу. Товарищу политруку, на пару с командирами рот, было поручено составить график военных патрулей, а товарищу старшему сержанту — почетное задание.

— Эстер Шлемовна. Нам нужно постараться предусмотреть всё. Поэтому вам придётся оборудовать ещё один санпункт в городе.

— Ну у нас же дежурит медработник, у моста? — немного растерянно спросила Коробочко.

— Я знаю, но сейчас нужно оборудовать санпропускной пункт у въезда на площадь. Бои ведутся уже недалеко от города, и возможно резкое увеличение больных и раненых. Прошу вас обдумать, что вам надо, и…

— Опять бедному, старому еврею доставать луну с неба, — закончил мой монолог сержант.

Гордо задрав свой носик, Коробочко попросила у меня разрешения удалиться, и проигнорировав каптернармуса, покинула нас. Проводив её взглядом, товарищ сержант, положил мне на стол листок бумаги:

— Подпишите, товарищ капитан.

— А это что? — окунув перо в чернильницу, спросил я, читать было неохота.

— Заявка на получение двадцати литров спирта, — грустно ответил Моисей Авраамович, — Я же на склад кладовщика назначил. А этот, красноармеец Сердюк, у-у-у хохляцкая личность, теперь сказал, что спирт выдавать без вашей подписи не будет.

— Ну, товарищ Сердюк порядок знает. А, собственно говоря, зачем столько? Насколько я помню гектограф, спирт там совсем не используется?

— То-о-оварищ капитан, — протянул Абрамзон, сожалеючи посмотрев на меня, — Вы совсем как младший политрук заговорили. Ну, он-то ещё молодой, ему простительно. Вы же знаете, что в городе уже нет типографии, и тем более, нет бумаги. А вы приказ требуете напечатать, да ещё сотню экземпляров. А сегодня, между прочим, суббота…

— Товарищ сержант! Официально напоминаю, что вы — сержант Рабоче-Крестьянской Красной Армии и советский человек! Хорошо, спирт вы получите, — я черканул подпись, немного подумал, и зачеркнув цифру «20», написал сверху — «десять», — только меньше. Незачем сразу баловать печатников, они нам ещё пригодятся.

Впрочем, сержант отнёсся к этому спокойно, только уходя, пробурчал себе под нос:

— Вот так всю жизнь. Всю неделю, «старый жадный еврей», а как суббота, так сразу «советский человек».

Я только улыбнулся, и сняв очки, устало потёр переносицу. День только начинался, а весь стол уже был завален бумагами. Закрыв глаза, я с тоской подумал о Красной Армии, где в каждом батальоне есть штаб, и нет спирта. Как там хорошо жить командиру…

Глава 11

«Спецсобщение № 189

Руководителя специальной группы при наркомате внутренних дел сержанта ГБ Пискуна

...

Впрочем, Абрамзон решил разнообразить мне скучную жизнь, и вскоре телефонный звонок оторвал меня от нудной записки Зубрицкого с указанием требуемых запасных частей. По-видимому, Павел Васильевич просто переписал «Руководство по технической эксплуатации автомобиля ЗиС-5», рассчитывая на чудо с петлицами сержанта. Из хрипов и булькания в телефонной трубке я понял только то, что нужно ехать в город. Без меня ничего нельзя было сделать. Мысленно пообещав Моисею все казни египетские, я вышел из канцелярии и предупредив дежурного, где меня искать в случае чего, направился в автопарк. Картина в гараже была привычная до омерзения. Все машины стояли с поднятыми крыльями капотов, а широко используемый диалект родной речи не оставлял сомнений в том, что лучший транспорт пехотинца — это его ноги. Впрочем командиру машина нашлась. «Эмочка» отлично завелась, и вскоре мы уже катили по накатанной дороге. Я закурил очередную папиросу и, откинувшись на спинку дивана, задумчиво стал смотреть в окно. За стеклом появлялись и изчезали хаты, иногда в промежутках мелькала река. Сады ломились от яблок, но людей было очень мало. Деревня Новики обезлюдела, слишком много из живущих здесь работали в городе. Когда полесские предприятия начали эвакуировать, то рабочие уезжали тоже. И, конечно же, уезжали их семьи. Так вот и оказались полещуки даже в Киргизии, откуда их потомки возвращались в девяностые. Впрочем, сейчас сорок первый, и мне надо жить сейчас. До города было минут десять езды, и машина уже подъезжала к будущему «Дворцу Пионеров» — оказывается типография располагалась именно здесь. Я вошел в дверь, и в растерянности остановился. Куда дальше? Но товарищ сержант появился почти мгновенно. Был он какой-то на себя непохожий, весь из себя скромный и даже молчаливый. Проведя меня в большой зал, Абрамзон остановился у порога.