Псоглавцы

Оглавление

Кирилл не глядел на Саню, думал.

Всё-таки можно было продать участок заповеднику… Продать… Кирилл вспомнил. Николай Токарев, отец Лизы, хотел продать свой участок и переехать в райцентр, чтобы Лиза жила дома, а не в интернате. И мужика убили. Лиза сказала, что убил Шестаков. Слуги разбегаются. Не в слугах тут дело. Земля уходит другому хозяину, и это — главная угроза существованию усадьбы. Шестаков должен был дать деревне урок: сдавать свои участки заповеднику — запрещено! А урок нужно подкрепить показательной казнью непокорного.

— Здесь как на зоне, — сам для себя сказал Кирилл.

— Отсюда, бля, не сбежишь, — довольно хмыкнул Саня. Его-то всё вполне устраивало. — Прыжок на месте — попытка к бегству.

Кирилл вспомнил картинку, которую сам себе и придумал: беглый зэк оглядывается, высматривая погоню, и видит, что по его следу пробирается псоглавец… Николай Токарев тоже ушёл из зоны. Кого Шестаков, хозяин, пустил по его следу? Псоглавцев?

Значит, всё-таки есть связь между псоглавцами и Шестаковым? И пускай его даче всего шесть лет. Не важно.

В коридоре опять затопали шаги.

— Я сейчас за набором съезжу и вернусь, — услышал Кирилл голос Ромыча. — Думаю, справимся. Поломка — ерунда, но трудно добраться.

Ромыч, Гугер и Валерий вошли в класс. Саня на своей палке застыл над чайником, как цапля.

— Саня, на выход, — деловито распорядился Ромыч. — Я уезжаю.

— А чифирнуть? — обиженно воскликнул Саня.

— Дома чифирнёшь. Вали-вали, пока не вынес. Тебя сюда вообще пускать нельзя, печки свистнешь.

Саня гордо захихикал и поковылял в коридор. Ромыч взял с подоконника кепи, хлопнул о колено и натянул на макушку.

— Вы этого хмыря не привечайте, — тихо сказал он. — Ворюга.

Кирилл не слышал Ромыча. Значит, Ромыч сейчас будет с Гугером ремонтировать автобус… А дом Шестакова останется без охраны… Можно влезть туда и всё осмотреть: вдруг там логово псоглавцев?

— Ромыч, подбрось меня до церкви, а? — попросил Кирилл.

— Без проблем.

— Ты что, уходишь караулить? — удивился Валерий.

— А что, Годовалов сейчас прийти не может?

— Ну, как знаешь…

Кирилл наклонился к пилоту, чтобы вытащить зарядник телефона — и распрямился. Зарядника не было. Телефона тоже. Саня Омский украл, кому же ещё? Старый поганец…

Ладно, к чёрту, к чёрту. Потом он сходит к Сане и вышибет из него телефон. А сейчас некогда.

— Гугер, дай зажигалку, — сказал Кирилл. — Я костёр буду жечь.

Гугер протянул дешёвую одноразовую зажигалку Cricket:

— На. Только я не миллионер, чтобы зажигалками разбрасываться.

21

Разворачивая свой «лэндкрузер», Ромыч сдал назад и въехал кормой машины в ворота школы. Кирилл стоял у забора и ждал, пока Ромыч вырулит, потом помахал рукой, напоминая о себе. Ромыч остановил джип напротив Кирилла.

В «крузере» было прохладно и химически свежо от кондиционера. Кирилл пристегнулся. На зеркальце заднего вида у Ромыча висела целая связка амулетов и сувениров: православный крест, пиратский череп, пара маленьких боксёрских перчаток, какая-то витая кисточка и мягкий пластиковый шарик, который от ударов о лобовое стекло начинал светиться малиновым огнём.

На панели перед Кириллом расположился шофёрский иконостас из трёх образков. Кирилл уже начитался о раскольниках и подумал, что такие иконостасы, наверное, происходят от раскольничьих медных складней — дорожных алтарей. Были иконостасы, стали прибамбасы. Кирилл искоса глянул на Ромыча. Вот в японском подержанном джипе сидит современный российский дуболом, который знает, что снаружи у машины тюнинг, а внутри иконы, и в этом для него заключается вся мировая культура с её вековыми традициями и temporary art.

«Крузер» катился по деревне Калитино, а Кирилл рассматривал образки на панели. В центре, конечно, Христос. Похож на Николаса Кейджа, пышноволосый, как девушка, и бородка с усами причёсаны волосок к волоску. Благословение — троеперстное, но больше похоже, будто Христос нежными прикосновениями наносит на свои гладкие розовые щёки стильный мужской парфюм Givenchy. По одну сторону от Христа — Богородица с младенцем, укутанная в платки и покрывала, точно арабская жена, а по другую сторону — лысый старик с буйным взглядом и в белых одеждах, словно пациент из психушки. Старика Кирилл не опознал, не хватало компетенции. Какой-нибудь апостол, или святитель Николай, или Иоанн Предтеча.

— Тебе зачем в церковь-то вечером? — спросил Ромыч.

— Недоделка осталась.

Когда Кирилл ехал по этой дороге в «мерсе», немецкий автобус жёстко трясло и валяло с боку на бок. Японский джип бежал по ухабам мягко и цепко, словно таракан.

У японцев тоже есть оборотни, вспомнил Кирилл. Лисы-оборотни кицунэ. Только азиатские чудища не страшные. Азиаты — они ведь буддисты или что-то вокруг этого, сам с собою рассуждал Кирилл. У буддистов переселение душ, метампсихоз. В одной жизни ты человек, в другой — волк, в третьей — какая-нибудь жаба. Стать животным — удел каждого, по большому счёту, ничего страшного, хотя и обидно. Потому в Азии превращение человека в зверя лишено того ужаса, который сопутствует оборотню в Европе.

Ромыч затормозил, почти уткнувшись бампером джипа в красные металлические ворота шестаковской усадьбы. Сверху их накрывала балка с узкой кровлей, под которой по направляющим двигались ролики. Рядом с воротами стоял скромный домик охраны с красивым гостеприимным крылечком и настоящими бойницами.

— Конечная, — сказал Ромыч Кириллу.

— Спасибо.