Птичка певчая

Оглавление

Она:

— Сестричка, мой эфенди присмотрел вас и хочет развестись со мной, чтобы жениться снова. Я его молила, просила, уговаривала: «Что особенного, возьми и ту ханым, только меня не бросай. Я буду готовить вам еду, прислуживать…» Родная моя сестричка, пожалей меня.

— А уверен ли Курбан-эфенди, что, бросив вас, ему удастся жениться на мне?

Гостья изумлена.

— Ну конечно, — отвечает она простодушно, — он сказал: «Я готов отдать за неё ровно пятьдесят золотых монет…»

Я:

— Моя славная соседушка, не беспокойся. Этого никогда не будет.

Бедная женщина произносит молитвы.

Занавес.

Ч…, 15 мая.

Сегодня вечером после занятий мюдюре-ханым вызвала меня к себе в кабинет. Я заметила, что лицо у неё мрачное.

— Феридэ-ханым, дочь моя, — сказала она, — нам нравится ваша серьёзность и усердие. Но у вас есть один недостаток: вам кажется, что вы всё ещё в Стамбуле. Говорят, красота — это несчастье, дочь моя. Справедливые слова. Вы красивы, молоды, одиноки… Поэтому вам следует беречь себя. Однако были случаи, когда вы вели себя весьма неосторожно. Не огорчайтесь, дочь моя. Я ведь не говорю, что это тяжкий проступок. Просто это неосторожность. Наш городок не такое уж захолустье. Женщины здесь одеваются довольно нарядно. Я имею в виду также и наших учительниц. Но то, что для других естественно, в вас привлекает внимание. Дело в том, дочь моя, что ваша молодость, ваша красота заставляют встречных мужчин оборачиваться. И вот по городу начали ходить сплетни. Я здесь сижу, будто ничего не ведаю, но на самом деле мне всё известно. Нет ни одного мужчины в городе, начиная от офицеров в казармах и лавочников в кофейнях, кончая школьниками-старшеклассниками, который бы не знал вас, не говорил о вас. Если вы спросите, по какому праву я завела с вами об этом разговор, отвечу: на это есть две причины. Во-первых, вы девушка неопытная, но славная. Мы-то разбираемся в людях. Поэтому я хочу быть для вас матерью, старшей сестрой. Во-вторых, дочь моя, существует ещё престиж нашей школы… Не так ли?..

Мюдюре-ханым помолчала, потом, стараясь не глядеть мне в лицо, нерешительно продолжала:

— Школа такое же священное место, как и мечеть. Наш наипервейший долг охранять её от сплетен, клеветы и прочей грязи. Не так ли? Однако, к сожалению, безобразные сплетни уже распускают и в школе. Вы обратили внимание, как много отцов и братьев стало приходить под вечер к школе за своими дочерями и сёстрами? Возможно, вы этого не замечаете. Но мне всё известно. Они приходят не столько за школьницами, сколько для того, чтобы взглянуть на вас. Как-то, заплетая косы одной из наших бедных учениц, вы завязали ей волосы лентой. Не знаю, кто уже разгласил об этом по городу, но какой-то повеса, лейтенант, прямо на улице всучил девочке деньги и забрал ленту. Теперь он прикалывает ленту к мундиру и забавляет товарищей, говоря: «Вы должны меня звать генералиссимусом. Я получил этот орден от самой Гюльбешекер!» А вчера привратник Мехмед-ага сообщил мне ещё одну новость: накануне ночью из кабака возвращалась компания подвыпивших мужчин. Они остановились перед дверью нашей школы, и один из них произнёс речь: «Я видел, как Гюльбешекер коснулась рукой этого чёрного камня в стене. Давайте же теперь во имя аллаха считать его святым камнем». Вот видите, дочь моя, всё это очень неприятно и для вас и для школы. Мало того, на днях в доме Абдюррахима-паши вы разговаривали с капитаном Ихсаном-беем. Если бы вы приняли предложение супруги паши, в этом бы не было ничего дурного. Но то обстоятельство, что вы поговорили с молодым человеком, а потом отказались от такой выгодной партии, привлекло внимание всего городка. Начались сплетни: «Раз Гюльбешекер отвергла Ихсана-бея, значит, она любит другого».

Я слушала молча, не двигаясь. Вначале мюдюре-ханым боялась, что я начну протестовать, возражать, а сейчас её волновало моё молчание. Наконец она спросила нерешительно:

— Что вы скажете на это, Феридэ-ханым?

Я тихо вздохнула и заговорила медленно и задумчиво:

— Всё, что вы сказали, правда, мюдюре-ханым. Я и сама догадывалась обо всём этом… Жаль покидать этот счастливый город, но что поделаешь? Напишите в министерство, найдите какой-нибудь предлог и попросите перевести меня в другое место. Но вы проявили бы большую гуманность и благородство, если бы не указали истинной причины, а придумали какой-нибудь другой повод. Что я нерадива, неопытна, невежественна, своенравна. Напишите что хотите, мюдюре-ханым, я на вас не обижусь… Только не пишите: «Нам не нужна учительница, о которой в городе ходят сплетни».

Мюдюре-ханым молча раздумывала. Чтобы скрыть слёзы, я отвернулась к окну и стала глядеть на горы, которые казались лёгким клубящимся туманом на фоне светло-голубого вечернего неба.

Чалыкушу смотрела на эти горы, и ей опять чудился запах чужбины.

Запах чужбины!.. Бессмысленные слова для тех, кто не жил вдали от родных мест.

В моём воображении уже рисовались дороги, бесконечные дороги чужих краёв, которые убегают вдаль, превращаются в тоненькую, едва заметную ленту, унылую, нагоняющую тоску. Мне слышался печальный скрип крестьянских телег, грустный плач колокольчика.

До каких пор, господи, я буду кочевать, до каких пор? Для чего? Для какой цели?

Ч…, 5 июня.

Наверно, мои птицы прокляли меня. В эти длинные месяцы каникул я, как и они, оказалась в заключении. Мюдюре-ханым сказала, что о переводе в другое место раньше сентября нечего и думать. Пока я стараюсь, чтобы обо мне забыли, и совсем не показываюсь на улице. Соседи перестали беспокоить меня. Возможно, их напугали сплетни, что ходят по городу. Иногда только я разговариваю со своей пожилой соседкой, которая напоминает мне мою тётку. Особенно похожи у них голоса. Когда мы с ней болтали вчера, я даже попросила: