Система мира

Оглавление

— Гинея.

— Ну ты плут! Разве ты не знаешь, что у меня нет гиней?

— Все знают, да попытка не пытка.

— Молодец, хвалю. Но скажи: смеётся ли народ надо мной теперь, когда я столького добился и всё потерял?

— Нет, — отвечал мальчишка. — Тебя за это любят.

— Не может быть!

— Когда ты был Джеком-Монетчиком и летал над Лондоном в небесной колеснице вместе с папским прихвостнем, все только нос воротили, — сказал мальчишка. — А теперь, в темнице, без гроша за душой, ты снова Джек-Бродяга, и все говорят: он наш!

— Значит, когда меня короновали в суде заодно с королём в Вестминстере, это была не издёвка, — проговорил Джек.

— Люди чокаются кружками с пивом и говорят: «Да здравствует король!» не про немца Георга.

— Знаешь, третьего дня в давильне дух папского прихвостня, как ты его называешь, сказал мне проповедь о гордости. И я вспомнил Амстердам, 1685 год, когда должен был выбирать из двух возможностей. Первая: отправиться в большой мир, стать дельцом и заработать кучу денег, всё — чтобы некая дама поверила, что я не хуже неё. Вторая: похерить это дело, плюнуть на деньги, остаться в Амстердаме нищим бродягой, каким я был всегда, и пойти к упомянутой даме на содержание.

— И что же ты выбрал? — спросил мальчишка.

— Немудрено, что ты спрашиваешь. Как знает весь Лондон, я побывал воротилой, Джеком-Монетчиком, и бродягой, каким ты видишь меня сейчас. Ответ: я отправился на поиски счастья. Потерял всё. Добыл состояние, которого не искал. Потерял его. Вернул. Снова потерял. Добыл новое… история несколько однообразная.

— Да, я заметил.

— И вот я пришёл к тому, с чего начал, более того, понимаю, что стою перед тем же выбором. Однако как всё изменилось! Останься я в Амстердаме, долго б она меня любила? Или скоро заскучала бы со мной? Да и я сам любил бы её? Или она надоела бы мне своей властностью и чопорностью?

Эти и другие риторические вопросы вкупе с раздумьями о неразрешимых загадках бытия лились с Джековых губ, пока он не понял, что спугнул или усыпил собеседника. Он снова был один в подвале смертников, и оставаться ему тут предстояло ещё долго. Тюремщики прибегли к уловке, вполне действенной при всей своей грубости и очевидности. Со временем они придут и предложат более лёгкие цепи в обмен на серебро, а то и апартаменты получше в обмен на золото. Очевидно, что тот, кто сперва основательно помучился, заплатит больше. В подвале смертников стояла не такая тьма, как в давильне — свет проникал сюда с Ньюгейт-стрит через окошко высоко в стене. Однако в положенный час солнце зашло и окошко потемнело; Джек, у которого не было даже медяка, чтобы купить свечу, мог тешить себя лишь образами, хранимыми в его памяти.

Он вспоминал узкий и прямой путь. В конце проулка располагался вход, который некоторые называли вратами Януса; здесь арестанты разделялись. Женщины шли налево, мужчины — направо. Таким образом, каждый пол попадал в свой загон. Делалось это исключительно для проформы. В самом Ньюгейте мужчины и женщины могли встречаться свободно. Однако человек, пришедший в Олд-Бейли, видел строгое разделение полов и (думалось Джеку), с облегчением вздыхал, одобряя, как целомудренно тут всё устроено. По ходу судебного заседания арестантов одного за другим выводили из загонов и через несколько минут вталкивали обратно. Счастливцы буквально дымились от только что выжженных клейм; менее везучие возвращались целыми и невредимыми, но их ждали Тайберн или Америка. После заседания всех — мужчин и женщин, заклеймлённых и приговорённых к смерти или каторге, — прогоняли через те же врата Януса и дальше жёлобом в Ньюгейтскую тюрьму. Здесь-то, в Олд-Бейли, у самых ворот, находилось место, с которого свободный человек мог посмотреть в лицо каждому проходящему арестанту.

По большей части тут собирались поимщики. Много их было и вчера, когда уводили Джека. Однако мысленно возвращаясь к той сцене, он вроде бы вспоминал, что там стояла и женщина — женщина под плотной чёрной вуалью; Джек не мог видеть её лица, но она явно хотела увидеть Джека. Он только-только начал погружаться в приятные мечтания по этому поводу, как его потревожил внезапный свет фонаря. Чья-то рука схватила Джека за плечо и принялась трясти. Он приоткрыл глаза, застонал и зажмурился. Свет поблек — фонарь направили в другую сторону. Джек полностью открыл глаза. Над ним склонился сэр Исаак Ньютон.

Виселицы на Тауэрском холме

Когда рассвело настолько, что стало возможным перемещаться, не держа перед собой горящие предметы, четверо сошлись у эшафота посреди Тауэрского холма. Двое пришли со стороны моря: один чернокожий, другой — рыжий коротышка с крюком вместо руки. Двое других показались из-за внешних укреплений Тауэра: оба были джентльмены, но прибыли пешком, в сопровождении нескольких стражников. За ними на расстоянии ехали человек пять конных драгун.

Сегодня казни не намечалось, и виселицы для двух джентльменов и двух моряков служили всего лишь ориентиром. Тауэрский холм был довольно обширен и по большей части представлял собой открытый плац, но кое-где его пересекали земляные укрепления, на которых гарнизон репетировал европейскую осадную войну. Чтобы дуэлянтам не блуждать, пока не рассветёт окончательно, условились встретиться у эшафота, где иногда предавали смерти знатных узников Тауэра. Как только впереди показался помост, стражники, сопровождавшие джентльменов от ворот, отстали и дальше следовали за ними на почтительном отдалении. Юридическая сторона дела была довольно забавна. Знатным узникам не возбранялось гулять по Тауэрскому холму, естественно, под надзором стражников, следивших, чтоб арестант не сбежал и не завёл крамольных бесед с кем-нибудь из свободных. А вот дуэли, хоть и происходили довольно часто, были запрещены законом. Очевидно, Уайт заранее договорился обо всём с наместником Тауэра. Он рано утром выйдет погулять по Тауэрскому холму. Стражники на несколько минут потеряют его в тумане. Раздастся выстрел-другой. Уайта найдут живым или мёртвым. Если мёртвым, то похоронят. Если живым — отведут назад в Тауэр. В обоих случаях несложно будет представить объяснение. На гуляющих напали грабители, произошла схватка, Уайт вырвал у противника пистолет и так далее. Шито белыми нитками, но не больше, чем аналогичные истории, на которые списывали другие дуэли. Соответственно стражники держались поодаль; драгуны тем временем оцепили весь участок, чтобы Уайт не рванул в Лондон, до которого отсюда было не больше сотни размашистых шагов.