Я был адъютантом генерала Андерса

Оглавление

Андерс — золотой человек, дельный, способный. Тебе очень предан. Сотрудничаю с ним самым лучшим образом. У нас нет друг от друга секретов. Но в некоторой степени вспыльчив и обидчив, легко поддается возбуждению со стороны любого и излишне поспешен в необдуманных решениях, так что вынужден их потом исправлять. На него возложена вся тяжесть сношений с советскими органами. Это отнимает у него 4/5 времени, а отсюда получается, что вместо него распоряжаются другие, а он в спешке все утверждает. Одни из них, такие, как Окулицкий, лояльны, а такие как начальник второго отдела Аксентович или особенно начальник организационного отдела Крогульский и начальник тыла Пстроконьский, оплот старых элементов, поддерживают и выдвигают только своих, они тоже делают то «радостное творчество», с которым я имею довольно много огорчений. Благодаря им на разные должности протаскивают бывших озоновских старост (Деллингер из Тарнова, шеф центра Озона Гонсовский из Пшеворска со времени Новосельц, бывшие санационные депутаты сейма Свенцицкий, Сициньский). Богуш в отношении тебя лоялен, способный, подвижной, но болтун, неосмотрительно выбалтывающий многие вещи, а самое главное — бабник, попадающий в объятия враждебных типов... что вызывает возмущение...»

В это же время Андерс и посол Кот нажимают на англичан и американцев, чтобы они оказали влияние на советские органы по вопросу вывода всей польской армии из пределов Советского Союза. Одновременно в официальных переговорах с представителями Советского Союза они постоянно заверяют их в желании сражаться на Восточном фронте. Между послом Котом, Андерсом и министром иностранных дел Рачинским и другими происходит обмен депешами. Вот Рачинский информирует Кота:

...

«Американский представитель Гарриман 12 ноября выдвинул перед Сталиным проект, чтобы всю польскую армию вывести из пределов Советского Союза для ее вооружения и экипировки, а затем в определенное время вернуть ее в Советский Союз. На это Сталин ответил отрицательно, подчеркивая, что господин Кот в разговоре с ним не затрагивал вопроса вывода польского войска в какое-нибудь другое место...»

Как понимал весь этот вопрос Кот и как это совпадало с линией Андерса, увидим дальше. 30 ноября, то есть в день прилета Сикорского в Советский Союз посол Кот пишет Рачинскому:

...

«..Добиваясь согласия Сталина на определение всех поляков в армию, а также пользуясь его признанием, что он не может снабдить всех продовольствием, я подготовил для предложения район, куда можно ее перевести. Но этот вопрос, по мнению и Криппса, и Макфарлана, весьма оскорбителен для России и небезопасен. Под нажимом же других государств русские согласятся на вывод армии...»

В такое-то время, когда всюду царила атмосфера подобных интриг и конфликтов, приезжает наконец в Кремль долгожданный верховный главнокомандующий и премьер Сикорский.

Сикорский в Кремле

В морозный, сухой полдень 30 ноября 1941 года мы поехали на аэродром в Куйбышев, куда должен был прилететь Сикорский. На аэродром, украшенный польскими и советскими государственными флагами, прибыли дипломаты всех иностранных государств, аккредитованные при правительстве Советского Союза. От имени Советского правительства Сикорского приехал встречать Вышинский, были здесь также командующий Приволжским военным округом и ряд других высших чинов и представителей Красной Армии. Около семнадцати часов (по московскому времени) над аэродромом появился самолет, эскортируемый советскими истребителями. Сделав над аэродромом круг, самолет совершил посадку.

К самолету подошли Вышинский и посол Кот. Через минуту из самолета вышел Сикорский. Военный оркестр Куйбышевского гарнизона исполнил польский и советский государственные гимны, после чего Сикорский начал здороваться со всеми. Затем Сикорский принял рапорт почетного караула в составе роты из офицерской школы Красной Армии. После парадной процедуры мы перешли в приемный зал на аэровокзале, замечательно украшенный, где находился буфет, в котором были обильно представлены различного рода холодные закуски. Сикорский сделал мне знак рукой, чтобы я подошел к нему (на все время своего пребывания в Советском Союзе он определил меня к себе в качестве своего офицера для поручений). Между Сикорским и Вышинским завязался разговор, я выполнял роль переводчика. После нескольких слов вежливости Сикорский перешел к планам, ради которых он приехал и целью которых было укрепление и углубление польско-советской дружбы, зародившейся в совместной борьбе с врагом. Вышинский был очень рад приезду Сикорского и искренне выражал свое удовлетворение, особенно в связи с предстоящей встречей между Сикорским и Сталиным, где будут урегулированы все важнейшие вопросы. Беседа была очень искренней, деловой, оживленной и проходила в самой доброжелательной атмосфере.

С аэродрома Сикорский в сопровождении посла Кота направился в Куйбышев. В следующем за ним автомобиле ехал Вышинский, затем Андерс, с которым ехал я. Далее длинным кортежем следовало около сорока лимузинов. Это были автомобили гостей, приветствовавших Сикорского и возвращающихся в город. Вдоль всей трассы, протянувшейся на шестнадцать километров, через каждые несколько сот метров стоял милиционер, регулировавший движение.

Сикорский остановился у здания польского посольства, а гости разъехались в свои резиденции.

В этот же вечер в двадцать один час в зале посольства состоялся ужин. Зал был специально украшен коврами, гобеленами и портретами. Столы установлены подковой. На ужине присутствовало около пятидесяти человек.