Возвращение. Танец страсти

Оглавление

132

— Конечно, если ты так хочешь, Мигель, — сказала Соня. Ее волновало еще очень многое, но она не хотела больше причинять ему боль.

— Ты можешь рассказать, что случилось? — нежно спросила она. — Когда ты вернулся в Гранаду?

— Меня выпустили из Долины Павших в 1955 году, — начал он. — Я «исправился благодаря труду» — вот что они сказали, забыв про тот факт, что я прежде не совершал преступлений ни здесь, ни там. Однажды я вернулся в «Бочку», ничего не зная. У меня не было родных ни в Малаге, ни в Бильбао. Я был полной развалиной после Куалгамурос. Два пальца на левой руке были сломаны и плохо срослись, поэтому я знал, что больше не смогу заработать на жизнь игрой на гитаре. Я действительно не знал, что делать.

Мигель замолчал на какое-то мгновение.

— Очень просто, я не знал, куда еще идти. Конча радушно приняла меня и пригласила пожить у нее дома. Она обращалась со мной как с сыном.

— Но Конча умерла вскоре после того, как ты вернулся, — заметила Соня.

— Да, так и было. Она почти сразу же заболела, но я ухаживал за ней, как мог.

— Она когда-нибудь писала Мерседес о том, что ты здесь?

— Нет, — резко ответил Мигель.

— Я полагаю, все равно бы открылось, что она много лет знала, что ты жив.

— Она сказала мне, что Мерседес живет в Англии и что она там осела.

— Но она так сильно тебя любила. — Соня задыхалась от переполнявших ее эмоций. — А ты любил ее?

— Очень, — сказал он. — Но я знал, что она счастлива, и был за нее рад. Было бы жестоко забирать у нее это. В ее жизни было столько горя…

Уже час или около этого они оба грелись на солнце. Соня почувствовала, что не имеет права осуждать решение бабушки скрыть информацию от дочери. Если бы она так поступила, Сони бы сейчас здесь не было.

Она сидела, восхищаясь благородством и безмерной любовью.

Глава тридцать девятая

Несмотря на то что после весны всегда наступает лето, в апреле Англия все еще утопала в объятьях зимы. Ночью, когда самолет Сони приземлился, было очень холодно; на автостоянке землю устилал тонкий слой снега. Руки Сони посинели, пока она чистила лобовое стекло.

Она зашла в пустой дом, как будто вторглась в чужую собственность в поисках разгадки чьей-то жизни. Заглянула в гостиную. На кофейном столике — ваза с засохшими розами, лепестки разбросаны на копиях «Сельской жизни». На каминной полке — ряд приглашений на вечеринки с коктейлями и две «дискеты», как их обычно называл Джеймс, приглашения на официальные корпоративные вечера, которые печатали на карточках в несколько миллиметров толщиной. Одна из них приглашала на охоту в Шотландии, на сегодняшнее число. Вероятно, там Джеймс и находился сейчас.

На полу возле кухонной двери стояла дюжина пустых бутылок из-под красного вина, а в раковине — грязный стакан, что было типично для Джеймса, который не любил ничего мыть и убирать.

Соня взяла сумку и машинально отправилась спать в комнату для гостей. Растущая отчужденность по отношению к Джеймсу была одной из причин, по которой она вернулась в Гранаду. Почти все забылось, пока она не повернула ключ в замке. Лондон казался таким далеким, когда Мигель рассказывал свою историю.

Неделя прошла спокойно. Соня ничего другого и не ожидала. На первом месте в ту пятницу у нее был урок сальсы, который словно бы возродил ее. После нескольких безжизненных дней в офисе и странной домашней атмосферы оживляющее волшебство танцев возвращало ее к жизни, и на сердце становилось легко.

В выходные пришло приглашение от родителей Джеймса. Она трепетала от страха как никогда, но Джеймс явно ждал этой поездки. Нужно было появиться у них, так как отказ вызвал бы множество разных вопросов. Джеймсу и Соне было проще не разговаривать друг с другом, и всю поездку они молчали. У нее была прекрасная возможность поведать Джеймсу о своих необычных открытиях, но не было ни малейшего желания даже упоминать о них. Это были бесценные вещи, и она не могла вынести даже мысли о том, что он будет смеяться или сделает вид, что ему неинтересно.

На обед были приглашены несколько старых семейных друзей, включая крестного Джеймса, и Соня отметила, что она единственная из пяти присутствующих женщин не носит жемчуг. Соня определенно чувствовала себя не в своей тарелке. Она посмотрела на Джеймса, оторвав взгляд от поблекшего серебра и фарфора английской фабрики «Веджвуд», и поняла: никто и мысли не допустит, что их не связывают теплые чувства. Ни одна из супружеских пар, сидящих за столом, не оказывала друг другу знаков внимания. Возможно, холод между супругами был обычным делом в их графствах.

Большой дом приходского священника, расположенный на сквозняке, был отреставрирован в 1970 году, и в этой комнате Джеймс и Соня всегда спали, когда оставались здесь на ночь. В углу стояла абрикосового цвета раковина, а куски обоев свисали со стен, как оторванная кожа. Шторы были громадными, с гирляндами, портьерами и шелковыми отделками, но сейчас у них был удручающий вид. Диана, мать Джеймса, с трудом замечала постепенные этапы разрушения и предоставляла мужу ремонтировать сломанную дверную ручку необычной формы и протекающий кран. Соня отметила для себя, как именно предпочитает жить английский высший класс: в разлагающемся обществе, но с благородными манерами. Возможно, это и объясняло, почему Джеймс был таким привередливым в отношении убранства собственного дома.

После того как она представила, каким был дом десять лет назад, свекровь обратила ее внимание на сад, где Соня увидела аккуратно проложенные дорожки и буйно разросшиеся грядки, которые снабжали их неимоверным количеством цуккини и латука в одно и то же время года, обязывая их время от времени сидеть на очень строгой диете, а в остальные месяцы не давали никакого урожая. Будучи истинной горожанкой, Соня находила такой образ жизни неприемлемым для себя.