Злые игры. Книга 2

Оглавление

— Вам было весело с Вирджинией? — спросила она как-то раз, когда однажды в воскресенье, уже в конце мая, они прогуливались вдвоем вокруг озера. Она заехала к Александру после очередной из своих еженедельных инспекционных поездок в «Ключи», которая на этот раз сильно расстроила ее: в доме была отремонтирована только коробка здания, внутренние работы практически еще не начинались, а плавательным бассейном этим летом уже точно нельзя будет пользоваться.

— Что значит «весело»? — несколько настороженно глянул на нее Александр.

— Н-ну… не знаю. Вы когда-нибудь разыгрывали друг друга? Или делали друг другу смешные подарки, шутили друг с другом, дурачились?

— Н-нет… пожалуй, нет, — ответил Александр.

Он как-то сразу сильно погрустнел и ушел в себя, и Энджи поспешила сменить тему разговора. Да и в любом случае вопрос она задала дурацкий: любому, кто знал Вирджинию, сразу же должно было быть ясно, что способность к подобным развлечениям не входила в число ее талантов. Энджи очень нравилась Вирджиния, она с сочувствием относилась к ней при жизни и искренне горевала, когда та погибла; но при всем этом сама Энджи никогда не хотела бы походить на человека такого типа. Хотя, зная о Вирджинии все то, что она узнала о ней теперь, несколько смешно относиться к ней с сочувствием; пожалуй, зависть была бы в данном случае более подходящим чувством. Все эти ее любовники! Умная, сука. Черт, и как только ей это удалось? И почему она не проявила чуть больше осторожности, почему не подумала о последствиях? Вот что было действительно непостижимо. И чем больше Энджи узнавала Александра, тем сильнее и сильнее заинтриговывала ее эта загадка.

— А как Георгина?

— Хорошо. Через месяц будет дома. — Александр снова повеселел. — Я без нее соскучился. Насколько я понимаю, она хочет опять пригласить сюда погостить Кендрика и Мелиссу. У вас это не вызывает возражений?

— Ничуть, — отозвалась Энджи, которой очень хотелось установить более близкие отношения с детьми Малыша от первого брака; Энджи они казались куда более интересными и покладистыми, чем ее собственные дети. — Конечно, я надеялась, что они смогут остановиться уже в «Ключах», но чем дальше, тем больше я сомневаюсь, что там вообще можно будет жить этим летом.

— В таком случае приезжайте сюда не на день-два, а дольше, — улыбнулся ей Александр. — И с детьми.

— А вы любите детей, да? — осторожно спросила Энджи.

— О да, очень. Мои дети всегда были для меня источником величайшей радости. Я люблю всех детей, в любом возрасте. Даже и самых крошечных, таких как Спайк и Хьюди. Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы у меня их было еще больше, как было принято в семьях викторианских времен, но…

— Но что? — почти прошептала Энджи.

Наступило долгое молчание. Александр опять заметно погрустнел и, казалось, был мыслями где-то далеко; потом наконец ответил, тоже очень тихо:

— Не суждено было, так уж вышло. Вирджиния была не совсем… здорова. И мне казалось эгоистичным настаивать на том, чтобы у нас были еще дети. И у меня… у нас… уже был Макс, так что у Хартеста появился наследник. Это было самое главное.

— Ну конечно. Разумеется. — Она посмотрела на Александра. Да, он плотно окружил себя завесой недоговоренностей и неопределенностей, рассчитывать на возможность новых откровений и признаний не приходилось. Энджи взяла его под руку и слегка ускорила шаг.

— Александр, бедняга, вы должны себя чувствовать одиноко.

— Да нет. — Он, улыбаясь, покачал головой. — В определенном смысле, пожалуй. Но у меня есть дом, он мой постоянный друг.

— Не знаю. Я бы про свой дом так никогда не сказала. Мне в друзья нужен кто-то поживее характером.

— Не расстраивайтесь, дорогая. Пройдет открытие банка, и у Малыша появится для вас больше времени. Какие у вас изумительные часы! Знаете, на загородные прогулки их лучше не брать: вдруг потеряете или уроните в грязь.

Энджи взглянула на запястье, где были надеты маленькие часики от Тиффани с бриллиантом и изумрудами; это была самая первая из подаренных ей Малышом драгоценностей, «часы нашего первого тра-ха», как называл их Малыш, она их так с тех пор и носила.

— Ну, — ответила Энджи, — они… — Она запнулась, потом договорила: — Не упадут. У них хороший замок. Очень хороший.

Она чуть было не проговорилась Александру, чуть не призналась ему, что если они и пропадут, так невелика беда. Господи, и как только она могла сказать ему — ну или почти сказать — нечто подобное? Он же считает ее безупречно чистым, приятным, высокоморальным человеком! И что он о ней подумает, если узнает, что эти часики от Тиффани на самом деле — подделка, которую ей сделали в Гонконге всего за один уик-энд, так что настоящие часы она смогла продать, а на вырученные таким образом деньги съездить в крайне желанную (и весьма дорогостоящую) поездку в компании крайне желанного (и весьма дорогостоящего) молодого человека? Как раз тогда, когда Малыш в очередной раз оказался надолго прикован к семье. Тогда этот трюк доставил ей массу удовольствия, исполнить его ничего не стоило, а раскрыть было бы практически невозможно. Малыш абсолютно не разбирался в драгоценностях и сам никогда бы не смог догадаться, что часы, которые она носит, на самом-то деле не настоящие. И это была действительно классная подделка, а не какая-нибудь дешевка, она тогда не пожалела на нее денег. И все-таки иногда, когда Малыш бывал с ней особенно ласков и нежен, когда он вспоминал вдруг об этих часах и о том событии, с которым они были для них обоих связаны, у Энджи возникало ощущение какого-то душевного дискомфорта, очень отдаленно напоминающее совершенно несвойственное ей чувство вины.