Гони из сердца месть

• Предыдущая
• 26/48
• Следующая

— Не очень, — согласилась Стэйси.

— Можешь слезть со стула и походить. Кстати, как твой бизнес?

— Неплохо, — коротко ответила она.

— Стэйси, помнишь, — начал Роже, усаживаясь на диван и складывая руки на животе, — ты мне как-то говорила про своего брата, который живет в Штатах, я не ошибся? У него до сих пор нет нормальной работы?

— Да, то, что он делает, работой трудно назвать. Но кое-что зарабатывает. — Она пожала плечами.

— Ты могла бы ему помочь.

Глаза Роже загорелись странным блеском, который насторожил Стэйси, и, чтобы скрыть это чувство, она улыбнулась. Роже принял ее улыбку на свой счет.

— Зря улыбаешься, милочка. Вот когда я тебе расскажу весь сюжет, тогда посмотрим, как ты станешь улыбаться.

Он рассказывал, Стэйси внимательно слушала. Ага, снова Гай Гарнье. А ведь он был уверен, что они расстались навсегда. Интересно, вдруг подумала Стэйси, когда он наваливался на меня прошлой ночью, он представлял свою жену или все-таки меня?

Стэйси ощутила легкий укол в сердце. О нет, ей незачем вспоминать о Гае Гарнье вот так. Она просто делала то, о чем просил ее папаша Роже. Ей больше никогда не придется быть похожей на Рамону Сталлер, жену Гая. Впрочем, быть похожей — это не совсем точно.

— У тебя должен быть ее абрис лица и силуэт. Всего остального мужчина, если он не скульптор и не художник, не видит, — объяснял папаша Роже. — По крайне мере с первого взгляда не заметит. Ты должна лишь напоминать ему о ней, и от этого быть желанной. Потому что Гай Гарнье любит свою жену, и больше никого. Потом всем остальным ты его приманишь. Тебе надо подружиться с ним. Я кое о чем тебя попрошу, но об этом после. Пока же доверься телу, оно сделает свое дело. Хорош каламбур? Сам придумал? Да нет. Это придумали мужчины, чтобы чем-то занять своих женщин, иначе они просто перепилят им глотку.

Роже засмеялся и принялся пилить пилой мрамор. Стэйси поморщилась — Роже прекратил.

— Не нравится? — спросил он. — Не важно, твоя главная задача — приманить Гая на трубочном чемпионате, и пускай он пригласит тебя поехать с ним в Париж. А дальше я тебе объясню, что делать. — Стэйси вскинула брови, и Роже уточнил: — Ну конечно, только в той сфере, в которой ты новичок. — Он подмигнул ей, и его глаза снова странно заблестели.

Папаша Роже просил внимательно слушать, что Гай рассказывает, задавать вскользь некоторые вопросы. Потом Стэйси должна была рассказывать папаше Роже все, что узнала, и получать хорошие деньги. А иначе как она могла бы начать свое маленькое дело?

И вот теперь папаша Роже делает новое предложение. Причем не только ей, но и ее брату Рику. Так почему бы и нет?

Однажды, вспомнила Стэйси, она хотела уехать из Парижа в Лондон вечерним поездом, пронестись с грохотом в тоннеле под Ла-Маншем и вынырнуть из него в свете вечерних огней. И тогда ей ужасно захотелось, чтобы в Лондоне ее ждала уютная квартира — ну, не в Мэйфэре, конечно, но обязательно в Уэст-Энде…

Похоже, если она будет слушаться папашу Роже, то это не такая уж безумная мечта.

Глава одиннадцатая
Осколки жизни

«Человек никогда ни от чего не отказывается, он просто одно удовольствие заменяет другим». Гай усмехнулся и захлопнул свой дневник «Я самый-самый».

Сколько еще подобных мудростей записал он сюда, чтобы однажды открыть и прочесть давно забытую фразу, которая поможет ему настроиться, как камертон — расстроенному музыкальному инструменту? Великое множество, причем Гай никогда не указывал источники. Он считал эти мысли собственными, потому что, уже кем-то высказанная, мысль обретает самостоятельную жизнь. Да, именно так, выходя в мир, она становится всеобщей, он уверен в этом. Но сейчас Гая Гарнье занимало другое: насколько справедлива только что прочитанная сентенция?

Гай посмотрел в окно, и ему показалось, что он снова слышит звон бьющейся о кафель посуды. Он снова увидел осколки, которые словно трассирующие пули рассекают воздух…

Прошло почти полгода с того момента, как Гай уехал из дому. В кухне давно нет тех осколков, нет их и на лужайке за домом. Но ему никак не выбросить их из памяти. Не может он забыть и привкус горечи во рту, тянущую тоску в сердце…

Гай улетал в Париж, а жена, любимая, всегда любящая и любимая Рамона, смотрела на него с облегчением. Более того, ему показалось, будто он уловил в них блеск, причина которого известна только ей одной. Но это был, несомненно, блеск от предвкушения удовольствия.

А сейчас дом пуст. Никаких записок, никаких сообщений для него. Словно Рамона сняла с себя обязанность сообщать мужу о себе. Она ни разу не позвонила ему в Париж, а он, сколько ни звонил, не слышал ее живого голоса, только автоответчик предлагал ему свои услуги.

За открытым окном прошелестел ветерок, листья заколебались, самые нестойкие нехотя упали, оповещая мир о происходящей в природе смене сезонов.

Гай встал и подошел к своему шкафу. Он открыл дверцу, заранее предчувствуя успокоение от ожидающего его удовольствия. Коллекция трубок, которая обитала за этой дверцей, всегда служила ему надежным якорем, какие бы бури ни бушевали в его жизни. Стоило Гаю Гарнье перебрать эти деревянные сокровища, как он чувствовал облегчение — ну конечно, пройдет время и снова будет полный штиль…

Чем дольше Гай всматривался в коллекцию, тем явственнее ощущал холодок, который стремительно пробирался за воротник.

Трубки «бренди» на месте нет.

Моментально в голове возникли строчки, которые он только что прочитал в своем дневнике. Ну конечно, Рамона тоже ни от чего не отказывается и одно удовольствие заменяет другим!

• Предыдущая
• 26/48
• Следующая