Тайна старого колодца

Оглавление

Зорькина съежилась, опять долго молчала, глядя на озеро.

— Осенью, помню, было, в сентябре, — тихо заговорила она. — Дед Слышка тогда почтальоном работал, приносит мне телеграмму: «Приеду двенадцатого вечером. Георгий». Обрадовалась, бегу к подружке, которая по моей просьбе письмо насчет Витьки Столбова написала. Подружка посмотрела на телеграмму и говорит: «Она ж фальшивая». Тут только я сообразила, что нет на телеграмме ни откуда, ни когда послана и — ни одной печати. Просто на бланке рукой Слышки написана записка, и все. Я — к нему. Старик клянется, что такую ему дали в райцентре на почте. Ждала я Георгия двенадцатого, тринадцатого, неделю, месяц… И по сей день его нет.

— В деревне не знают, почему Слышка на пенсию ушел? — спросил Антон. — Годы пенсионные раньше подошли, но он работал…

— Выгнали, наверное. Был слушок, чужие письма читал. У него какое-то необычайно болезненное любопытство.

— Столбов знал, что к вам моряк едет?

— Да, когда я с ним заговорила о Георгии, Столбов понял, что у меня к нему, к Витьке то есть, ответной настоящей любви нет. А без настоящей любви… Витька парень сильный, ему подачки не нужны. Он никогда не будет домогаться взаимности, зная, что девушка к нему равнодушна.

— Жалеешь, что такого парня, как Виктор Столбов, упустила? — впервые обращаясь к Зорькиной на «ты», спросил Антон.

— Как сказать… — Зорькина убрала руки с колен и обхватила ладонями локти. — Ухаживал Витька за мной, я была к нему равнодушна. Стоило ему подружиться с Ниночкой Бровцевой, во мне заговорило бабье самолюбие: стала напоказ носить подаренные Витькой лакировки и косынку. Пять лет туфли лежали, фасон уже устарел, а я все равно в них щеголяю. Глупо, конечно… Порою самой даже смешно.

По небу яркой полоской чиркнул метеор, и Антону показалось, будто след его погас в озере.

— Скажи, Бирюков, — с трудом выговорила Зорькина, — это Георгия нашли в колодце?

— Не знаю, Марина, — ответил он, помолчал и добавил: — Пока не знаю.

Давно утих скрип коростеля. Только в приозерных кустах по-прежнему тоскливо всхлипывала одинокая птица.

15. Резкин навещает бабушку

Проснулся Антон Бирюков от горластого петушиного крика. Во дворе Маркел Маркелович загремел рукомойником. Было слышно, как он громко фыркает, умываясь остывшей за ночь водой. Хлопнула дверь, глуховатый со сна голос сказал:

— Подъем! Пора завтракать.

Завтракали вдвоем с Маркелом Маркеловичем. Прихлебывая горячий чай, Чернышев слушал Антона. Отставил пустой стакан, усмехнулся:

— Я сразу сообразил, не за бульдозером Марина вчера забежала. Распоряжение председателя, видишь ли, потребовалось. Наболело на душе, не вытерпела — сама пришла к тебе.

— Правда, что в деревне уже кого-то подозревают? — спросил Антон.

Чернышев нахмурился и, почти как Зорькина, ответил:

— Деревенские сплетни не собирай, у нас наговорят семь бочек арестантов. Сам разматывай клубок, на то тебя и учили.

Бирюков поднялся из-за стола.

— Пойду к Стрельникову, надо с телеграммой разобраться.

Чернышев посоветовал:

— Можешь что-нибудь из исторических событий копнуть, это Егору Кузьмичу для затравки нужно. Болтун Слышка, конечно, изрядный, но в хронологии большой дока. Память имеет — дай бог каждому! Когда какой царь правил, когда какие события произошли, дни рождения выдающихся людей — назубок, как отче наш, чеканит. А в своей деревне — всех наперечет. Как-то мужики ему экзамен учинили. Не поверишь, ходячая энциклопедия — и только! Смешно сказать, день рождения Степки — самого младшего Прониного сына — и то вспомнил.

Егора Кузьмича Бирюков застал за необычайным занятием. Сидя перед палисадником своей избы на скамеечке, старик увлеченно скоблил ножом осколок разбитого чугунка. Обрадовавшись неожиданному собеседнику, он усадил Антона рядом с собой и с самым серьезным видом, будто только что сделал интересное открытие, заговорил:

— Вот, слышь-ка, как нынешняя медицина ни старается, а раньше люди здоровше были. К примеру, мой дед, которого я очень даже хорошо помню, переносил на своем собственном загорбке по десять пудов весу. И очень даже просто переносил. Откуда такая силища в человеке бралась? Вижу, затрудняешься ответить. А я вот тебе очень точно могу сказать. Пищу тогда люди в какой посуде приготовляли? В натуральных глиняных горшках и в настоящих чугунках. А теперь что с этим делом получается? Кастрюли — алюминиевые, миски — из каких-то матерьялов, как резиновые, стали. Опять же про деревянные ложки забыли, стальными да алюминиевыми обжигаются. Это в самый раз и сказывается на человеческом организме. Вот доводилось мне читать в медицинском журнале одну завлекательную статью… — старик помолчал немного и начал почти дословно пересказывать прочитанное.

— У вас феноменальная память, — похвалил Антон.

— Какая? — Егор Кузьмич насторожился.

— Хорошая, говорю, память. Слышал от людей, что вы даже дни рождения всех в Ярском помните.

— Всех, пожалуй, не помню, а большинство, слышь-ка, назову. Кого, к примеру, хочешь знать?

— Ну, скажем, когда Пронин Степка родился?

— Самый младшой, стало быть? — Егор Кузьмич задумался. — Дак это очень даже простая для меня дата. Степка Прони Тодырева родился семнадцатого апреля и аккурат в тот год, когда забросили культстановский колодец. Стало быть, в одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом. Арифметика тут совсем несложная, потому как этого числа апреля, только в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, была создана в молодом советском государстве пожарная охрана, и мне собственнолично было доверено организовать таковую охрану в Ярском, хотя я молоденьким совсем тогда был. Вот такая тут арифметика. Потому, как дата совпадает, вполне может стать Пронин Степка пожарным, когда вырастет. А сам Проня Тодырев родился, если хочешь знать, девятого сентября одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года, аккурат через сто лет после знаменитого писателя Льва Толстого, какой написал очень большую книгу про войну и мир. — Егор Кузьмич снял картуз, погладил макушку. — Антересная штука получается: в одинаковые числа люди родятся, а ума дается каждому по-разному. Возьми того же Проню…