Перейти грань

Оглавление

«Я хочу поблагодарить всех здешних л… л… людей за помощь нам», – произнес детский голос Стрикланда.

– Кто это, Рон?

– Это старое радио, Памела. Голос принадлежит мне. Женщина – моя покойная мать.

– Что? – вырвалось у нее.

Он вдруг устал от этой затеи. На самом деле идея была не такой уж блестящей. Только идиот мог предположить в ней подходящую слушательницу. Он остановил запись.

– Она была сделана в старой студии чуть севернее Нью-Амстердама, – устало пояснил он. – Всего в к… к… квартале отсюда. Мы с матерью были нищими и побирались на улицах. Это было «Шоу Макса Льюиса». Люди звонили во время передачи и предлагали нам кто доллар, кто пару.

Она смотрела на него с отвисшей челюстью.

– Что мне еще сказать тебе? Все это происходило, когда тебя еще не было на свете.

– Но это же потрясающе, Стрикланд. Ты и твоя мама, да?

– Я и моя мама.

– Это так прелестно. Вы двое на радио. Кто бы мог подумать, что у тебя была мать?

– Знаешь, Памела, – сказал Стрикланд, – есть такая старая театральная поговорка: легче умереть, чем сыграть комедию.

Она уставилась на него.

– Это угроза! – Она, похоже, была довольна. – Ты угрожаешь мне.

– Чепуха.

– Я не боюсь тебя, ты знаешь.

– Да, я знаю.

– Ты правда намерен сделать картину, где буду только я?

– Да, – подтвердил он, запасаясь терпением. – Это будет мое следующее детище.

– Где буду только я? Дальние планы? Крупные планы? И ничего, кроме меня?

– Они назовут ее «Памела».

– Это звучит авангардистски.

Стрикланд скромно пожал плечами.

– Я не знаю, – колебалась она. – Я не знаю, что делать. Можно, я посмотрю свои фрагменты?

– Я думал, что тебе н… н… надо идти.

– Ну пожалуйста, – взмолилась она, и ему не оставалось ничего другого, как поставить подборку отходов от монтажа «Изнанки жизни», созданную специально для ее созерцания. Он оставил ее в кабинете наблюдать себя на «стинбеке».

Вернувшись на свой жилой чердак, он сбросил ботинки и рухнул в кровать. Из монтажной, где Памела смотрела себя в фильме, доносились визги и возгласы, перемежаемые громкими стонами, которые, достигнув пика, переходили в сплошное завывание.

«Интересно, – думал Стрикланд, – а можно ли вообще сделать еще одну документальную картину на одной Памеле». Ему всегда хотелось попробовать снять такой фильм – об одном человеке. «С ней, – подумал он, – это будет нелегко. Как продраться сквозь эти полчища слов с жестами и обнаружить блестящего зверька внутри? Как вытащить его, оглушенного и дрожащего, на свет Божий? Но зато какой бесценный урок получит мир, взглянув на то, что таит в себе лишенный воздуха внутренний мир всего лишь одной конкретной проститутки. Это будет похлеще, чем ваши фильмы о кладбищах для любимых кошек. Не Меньшим будет смущение при виде того, что кишит в ее черепной коробке. Тени этого лягут на ее приятное лицо и станут видны всем».

Но его могут обвинить в том, что он повторяется. «Опять проститутки». Ведь чаще всего они не понимают того, что смотрят.

Тяжелые раздумья Стрикланда уступили место такой же тяжелой дреме. Вскоре он очнулся и увидел в своем жилище Памелу. Она стояла у окна, приблизив лицо к стеклу. В небе над Нью-Йорком занимался рассвет. В слабом утреннем сиянии на ее лице трепетало по-детски чистое выражение. «Она стоит там, – подумал он, – и смотрит на мир так, словно надеется, что утренний свет спасет ее». Игра света и тени на ее лице делала его еще более преисполненным надежды и ожидания. Зрелище было захватывающим, и он подумал о том, как бы пригвоздить его в кадре.

Памела обернулась и поймала его взгляд.

– Посмотри, – попросила она, – это рассвет. Нельзя ли немного музыки?

Он посмотрел на нее и промолчал.

– Мне холодно, – пожаловалась она – Можно я сяду на кровать?

– Нет, – ответил он. – И тебе вовсе не холодно.

– Ох, – вздохнула она, – какая же ты крыса, Стрикланд.

Перед ним вновь было испещренное прожилками лицо наркоманки с той самой отрешенной, мерзкой и деревянной улыбкой во весь рот. Но сквозь него все равно проглядывало подлинное отчаяние. Проститутка утром, с вожделением взирающая на постель.

– Ты крыса, Рон. – Она играла в игрушки. – Неужели ты не подойдешь и не возьмешь меня за руку?

– Памела, куколка, что ты хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы кто-нибудь взял меня за руку, – объявила она.

«Нет сомнений, что ей этого хочется», – подумал он. Глаза ее зияли пустотой, и вся она казалась печальной и потерянной в своей беззащитности. Таким уж для нее было это время суток.

– Дай мне отдохнуть, – попросил он.

5

Браун провел вторую половину воскресного дня на работе, за чтением, среди привычного беспорядка своего кабинета. Он был вторым лицом в местном отделении брокерской компании и его главным сочинителем; все, что требовалось фирме в прозе от рекламных буклетов до писем с требованием уплаты долга, выходило из-под пера Брауна. Он писал тексты к рекламным видеороликам, и сам снимался в них. Он также представлял фирму на выставках и морских салонах по всей стране. Ему платили более высокую зарплату, чем другим брокерам, правда, он получал меньше комиссионных. Тем не менее Брауна не оставляло беспокойство: он опасался, что в один прекрасный день руководство компании сочтет его услуги излишними.

Сейчас он читал книгу капитана Джона Вуда «К истокам Оксуса» 1920 года издания, впервые увидевшую свет в Лондоне еще в 1875 году. Он был полностью поглощен ею.

Ранним утром следующего дня его автомобиль был первым на стоянке представительства «Алтан» недалеко от Зунда. В витрине демонстрационного зала была выставлена до блеска надраенная шестидесятифутовая моторная яхта. Браун открыл своим ключом входную дверь офиса и прошел к себе в кабинет.