На полголовы впереди

Оглавление

— Канадскими железными дорогами будет восхищаться весь мир, — вежливо сказал я. Он усмехнулся:

— Три четверти поездов на линии Монреаль — Торонто опаздывают, а новые тепловозы регулярно ломаются. Старый подвижной состав, вроде этого поезда, лучше всего.

Он снова взял наушники. Я помахал ему рукой на прощание и пошел назад, в ресторан, где подлинное таинственное приключение легко оттеснило на задний план представление Зака, хотя некоторые были убеждены, что так и должно быть по сценарию.

Занте, окруженная всеобщим вниманием и сочувствием, заметно повеселела, а Филмер втолковывал Мерсеру Лорримору, что тому следовало бы предъявить железнодорожной компании иск на миллионы долларов за халатность. Едва не случившееся несчастье взволновало всех, возможно, еще и потому, что Занте осталась с ними, а не была унесена на носилках, как Анжелика.

Нелл сидела за столиком с супружеской парой лет сорока, которой, как она потом мне сказала, принадлежала одна из лошадей — темно-гнедой жеребец по кличке Красный Жар. Я стоял поблизости без особого дела, и муж, подозвав меня, попросил принести ему коньяку, жене водки со льдом, а для Нелл…

— Что для вас, Нелл?

— Только кока-колы, пожалуйста.

Я отправился на кухню, где, как я знал, хранилась кока-кола, но относительно всего остального находился в полном неведении, и делал Нелл отчаянные вопросительные жесты. Эмиль, повара, Оливер и Кейти, закончив уборку, ушли отдыхать, а магического ивового прутика, настроенного на алкоголь, который поворачивался бы в ту сторону, где находится коньяк или "Смирнофф", у меня не было.

Нелл что-то сказала владельцам, с которыми сидела, и подошла ко мне, сдерживая смех.

— Ну да, ужасно смешно, — сказал я. — Но какого дьявола мне сейчас делать?

— Возьмите подносик и принесите выпивку из бара. Я объясню им, что за это надо будет заплатить.

— Сегодня я и пяти минут не провел с вами наедине, — пожаловался я.

— Вы в самом низу социальной лестницы, а я наверху.

— Я мог бы вас за это возненавидеть.

— Ну и как, возненавидели?

— Пока нет, — сказал я.

— Если вы хорошо нас обслужите, я вам дам на чай.

Довольная своей шуткой, она отправилась на место, а я, беззлобно выругавшись про себя, поставил им на столик кока-колу и стакан для нее и пошел в салон-вагон за остальным. Как только я вернулся и доставил заказ, кто-то еще заказал то же самое, я проделал все сначала, а потом еще и еще раз.

Каждый раз я по дороге слышал обрывки разговоров, которые велись в баре, и какой-то еще более громкий непрерывный гомон дальше, в гостиной, и подумал, что после того как я обслужу всех в ресторане, надо будет, пожалуй, невзначай дойти до дальнего конца салон-вагона со своим подносом, снимающим всякие подозрения. Единственным, у кого этот план не вызвал одобрения, оказался бармен, который с недовольным видом сказал, что мне сейчас положено отдыхать, а пассажирам — приходить в бар за выпивкой самим и что я перехватываю его чаевые. Я счел эту претензию справедливой и предложил поделить чаевые пополам. Он прекрасно понимал, что, если бы я не бегал туда-сюда, большинство пассажиров поленились бы пойти за выпивкой, и тут же согласился, несомненно решив, что я не просто актер, а актер на амплуа простака.

Шеридан Лорримор, сидевший за столиком отдельно от родителей, потребовал, чтобы я немедленно принес ему двойное шотландское. У него был пронзительный голос, и его сестра, сидевшая через два столика, с недовольным видом обернулась.

— Нет, нет, тебе нельзя, — сказала она.

— Не твое дело. — Он чуть повернул голову в мою сторону и произнес, обращаясь к моему галстуку: — Двойное шотландское, и бегом.

— Не давайте ему, — сказала Занте. Я стоял в нерешительности. Шеридан в ярости вскочил, схватил меня за плечо и подтолкнул в сторону двери.

— Ну-ка, быстро! — сказал он. — Делайте, черт возьми, что вам ведено. Пойдите и принесите мне выпить.

Он еще раз подтолкнул меня, и довольно сильно. Уходя, я слышал, как он презрительно хмыкнул и сказал:

— С ними иначе нельзя.

Я отправился в салон-вагон, где некоторое время постоял с барменом, злясь на Шеридана, но не из-за его возмутительного поведения, а из-за того, что он привлек ко мне внимание. Филмер, правда, в этот момент сидел ко мне спиной, но совсем близко и вполне мог все слышать.

В дверях появился Мерсер Лорримор, немного помялся в нерешительности, а потом, увидев меня, подошел.

— Приношу вам извинения за моего сына, — сказал он устало, и у меня создалось впечатление, что ему и раньше приходилось без конца извиняться.

Он достал бумажник, вытащил двадцатидолларовую бумажку и протянул мне.

— Прошу вас, не надо, — сказал я. — В этом нет необходимости.

— Надо, надо. Возьмите.

Я понял, что ему станет легче, если я возьму деньги, словно это окажется в какой-то степени возмещением за проступок его сына. Я подумал, что ему пора бы перестать покупать для сына индульгенции и вместо этого потратиться на психиатра. Впрочем, он, возможно, испробовал и это. У Шеридана не просто скверный характер, и его отцу это давно стало ясно.

Мне не нравилось то, что он делал, но если бы я отказался от денег, я привлек бы к себе еще большее внимание, поэтому я взял их, а когда он с облегчением удалился в сторону ресторана, отдал их бармену.

— Что за история? — с любопытством спросил он, без колебаний сунув деньги в карман.

Когда я объяснил, он сказал:

— Вы должны были оставить деньги себе. И надо было потребовать втрое больше.