На полголовы впереди

Оглавление

Я вернул список Лесли Браун и под ее бдительным оком пошел бродить по вагону, разглядывая лошадей. Они мирно покачивались в такт толчкам, стоя по диагонали в своих стойлах и равнодушно поглядывая на меня, — по-видимому, всем довольные. Я бы не сказал, чтобы Верхний Эвкалипт выглядел более сонным, чем все остальные: глаза у него по-прежнему блестели, и, когда я подошел, он насторожил уши.

Если не считать одного конюха, который спал на тюках сена, больше никто не дежурил при своих подопечных. Наверное, это потому, что их раздражает присутствие Лесли Браун, подумал я: как правило, все, кто работает с лошадьми, крепко к ним привязаны, и можно было бы ожидать, что в дневное время хотя бы кое-кто из них будет сидеть тут на сене.

— А что делается здесь ночью? — спросил я у Лесли Браун. — Кто тогда стережет лошадей?

— Я, — резко ответила она. — Мне отвели какое-то купе, но я отношусь к делу серьезно. Сегодня я спала здесь и снова буду спать здесь после Виннипега и после Лейк-Луиз. Не понимаю, почему вы так беспокоитесь, как бы кто-нибудь не проник сюда без моего ведома. — Она хмуро посмотрела на меня — ей не нравились мои подозрения. — Когда я иду в туалет, я оставляю здесь одного конюха и запираю за собой дверь вагона. Больше чем за несколько минут я никогда не задерживаюсь. Я прекрасно понимаю, как важно обеспечить безопасность лошадей, и могу заверить вас, что они под надежной охраной.

Я взглянул в ее худое упрямое лицо и понял, что она от всей души искренне в этом убеждена.

— А что касается конюшен в Виннипеге и Калгари, — добавила она справедливости ради, — то за это отвечают другие. За то, что может случиться с лошадьми там, я нести ответственность не могу.

Это был недвусмысленный намек на то, что ни на кого другого нельзя положиться так, как на нее.

— Вы когда-нибудь получаете удовольствие от жизни, мисс Браун? — спросил я.

— То есть? — переспросила она, удивленно подняв брови. — Здесь мне отлично. — Она сделала рукой жест, который охватывают весь вагон. — Я получаю от этого огромное удовольствие.

В ее словах не было никакой иронии — она действительно так думала.

— Ну и прекрасно, — сказал я, несколько пристыженный.

Она дважды быстро кивнула головой, словно считала вопрос на этом исчерпанным, — так оно, несомненно, и было, только я все еще старался отыскать какую-нибудь брешь в ее оборонительных линиях. Я еще раз прошелся по всему вагону, освещенному косыми лучами солнца, которые падали через зарешеченные, неоткрывающиеся окошечки (через них ни один человек не мог бы проникнуть внутрь — точно так же, как ни одна лошадь наружу). В воздухе стоял сладкий аромат сена и легкий кисловатый запах лошадей, из небольших отдушин в крыше веяло свежим ветерком, и тишину нарушали только скрип и скрежет вагона да шум электрогенераторов под полом.

В этом длинном, теплом, уютном пространстве находились лошади общей стоимостью во много миллионов канадских долларов — это на сегодняшний день, а если какая-нибудь из них выиграет скачки в Виннипеге или Ванкувере, она станет еще дороже. Я долго стоял, глядя на Право Голоса. Если матушка Билла Бодлера знала, что говорит, этого ничем не примечательного на вид гнедого ожидало великое будущее. Может быть, она и права. В Ванкувере увидим. Повернувшись, чтобы уйти, я напоследок оглянулся и встретился взглядом с Лорентайдским Ледником, который равнодушно смотрел на меня. Потом я поблагодарил усердного дракона в лице мисс Браун за содействие (удостоившись ее сдержанного кивка) и медленно пошел назад вдоль поезда, разыскивая костлявого.

Найти его мне не удалось. Может быть, он находился в любом из закрытых купе. Его не было в переднем салоне-ресторане — ни наверху, ни внизу, не было его и в открытом сидячем вагоне. Я отыскал по очереди каждого из трех проводников спальных вагонов, отведенных для болельщиков, и расспросил их. Каждый, нахмурив лоб, отвечал, что, во-первых, такие куртки, какую я описал, носят тысячи людей, а во-вторых, всякий, кто выходит наружу в такой холод, закутан так, что его толком не разглядишь. Тем не менее я попросил их, чтобы, если им попадется кто-нибудь, подходящий под мое описание, они сообщили Джорджу Берли его фамилию и номер купе.

Конечно, сказали они, только не странно ли, что актер расспрашивает о таких вещах? В первый же раз, когда меня об этом спросили, я мгновенно нашелся и сказал, что Заку лицо этого человека показалось интересным и он хотел бы спросить, нельзя ли включить его в одну из сцен. Ах, вот что? Ну, пожалуй. Ладно, если они его найдут, то сообщат Джорджу.

Вернувшись к Джорджу, я рассказал ему о своих расспросах. Он нахмурился.

— Я видел похожего человека в Тандер-Бее, — сказал он. — Но я мог видеть в поезде и не одного такого. Зачем он вам понадобился?

Я объяснил, что сказал проводникам спальных вагонов, будто Зак хочет использовать его в одной из сцен.

— Но вам-то? Зачем он вам нужен?

Я посмотрел ему в глаза, и он не отвел взгляда. Я размышлял, насколько можно ему довериться, и у меня появилось неприятное чувство, будто он знает, о чем я думаю.

— Ну ладно, — сказал я наконец. — Он разговаривал с одним человеком, который меня интересует.

Его глаза весело блеснули:

— Интересует… по долгу службы?

— Да.

Он не стал спрашивать, кто это, и я ему ничего не сказал. Вместо этого я спросил, не разговаривают ли он сам с кем-нибудь из владельцев.

— Конечно, разговаривал, — ответил он. — Я всегда встречаю пассажиров, когда они садятся в поезд, а? Говорю им, что я главный кондуктор, сообщаю, где мое купе, и объясняю, что, если у них будут какие-нибудь проблемы, они могут обращаться ко мне.