Секретные миссии (сборник)

• Предыдущая
• 204/239
• Следующая

Опять Машбир, Мориарти и я переглянулись. Наши взгляды на этот раз имели другое значение.

Идя домой, мы не спорили. Нам стало ясно, что японская армия обращала свои взоры на север, в то время как их флот — на юг. У нас больше не было сомнений, на свои два вопроса мы получили недвусмысленные ответы. Когда на следующий день я составлял доклад начальнику военно-морской разведки и давал в нем оценку обстановки, я указал в ясных выражениях, что японская армия вот-вот двинется в Маньчжурию без поддержки японского военно-морского флота. Это было в марте 1931 года. В ночь с 18 на 19 сентября Япония приступила в Маньчжурии к активным действиям.

Но когда в тихий субботний вечер радио принесло эту весть, я уже не работал в военно-морской разведке. Вскоре после встречи с Васидзу, Симомура и их помощниками меня назначили на должность командира эскадренного миноносца «Дорси». Согласно установленному в то время в нашем флоте порядку офицеры, прослужившие определенный срок в штабах и учреждениях флота, направлялись на командные должности на корабли.

Глава 13
КАПИТАН 2 РАНГА ЁКОЯМА ПОСЕЩАЕТ НЬЮПОРТ

Если бы меня попросили назвать время, когда японский шпионаж в Соединенных Штатах начал приобретать значительный размах, я бы ответил: в период с 19 по 23 апреля 1933 года. Мы только что закончили военно-морскую игру «14», но ее результаты не удовлетворяли нас полностью. По этому поводу было много разговоров; и хотя отдельные подробности игры хранились в секрете, все же некоторые данные через журналистов, присутствующих на игре, просочились в прессу.

Я не сомневался, что японцы придавали значение нашей военно-морской игре, так как каждый флот всегда внимательно следит за маневрами другого. Мы не могли точно установить их осведомленность на этот счет и насколько сильным было их желание узнать подробности игры. Но совершенно ясно, что из-за плохой работы нашей цензуры японская разведка могла получить довольно значительные сведения из статей, опубликованных в американской печати. Так оно и было на самом деле. Японцы в 1937 году получили много сведений, в которых они все еще нуждались для завершения своих планов нападения на Пирл-Харбор.

Обстановка на Дальнем Востоке оставалась напряженной, и японская пропаганда сделала Стимсона «козлом отпущения», найдя в нем главного виновника усиления напряженности в международных отношениях. Япония определенно готовилась к войне, и я по опыту разведчика хорошо знал, что любой агрессор начинает войну с усиления шпионской деятельности. С моим мнением были согласны и другие работники разведки. В это время мне сообщили о предстоящем визите японской учебной эскадры, возглавляемой вице-адмиралом Гэнго Хякутакэ, чей флаг развевался на старом крейсере «Якумо».

Внешне в этом визите не было ничего необычного.

Тучи, омрачавшие дипломатические отношения с Японией и заставившие нас с тревогой смотреть на действия японской армии, не нарушили добросердечности в наших отношениях с японским военно-морским флотом, который, как мы считали, не был посвящен в тайны империалистических планов страны.

Но, тем не менее, из-за сложившейся в то время обстановки адмирал Хякутакэ проявлял явную нервозность; натянутость чувствовалась не только в поведении адмирала, но и в действиях большинства офицеров эскадры.

Их приняли как нельзя лучше.

Командующий флотом адмирал Лейх снова назначил меня адъютантом японского адмирала,

Таким образом, я одним из первых американских офицеров вступил на борт «Якумо», когда крейсер пришвартовался к пирсу № 60 в Сан-Педро, точно напротив моего эскадренного миноносца. Я имел возможность видеть, как день ото дня исчезал скептицизм японцев, гостей везде встречали очень радушно, чего они совсем не ожидали.

Я был представлен адмиралу, он приветствовал меня на хорошем английском языке. Гэнго Хякутакэ с его ученой внешностью, веселым характером и чувством большого достоинства произвел на меня весьма приятное впечатление. Общительность адмирала, однако, не мешала ему сохранять сдержанность в частных беседах.

Это был стратег, хорошо знающий морскую науку и очень сведущий в вопросах морской политики, проводимой Америкой. Казалось, адмирал положительно расположен к Западу, обожал Запад и особенно его музыку.

Вскоре адмирал Хякутакэ ушел в отставку и получил пост ректора Токийского государственного университета — первый морской офицер, которому была оказана столь высокая честь.

Я, выполняя свои обязанности адъютанта, тщательно соблюдал правила морского этикета и в то же время вел пристальное наблюдение за всем, что происходило вокруг.

Увеселительные мероприятия проводились интересно, хотя и строго выдержанно. На завтраке, данном Луисом Майером в известной Голливудской студии кинокомпании MGM, я сидел рядом с очаровательной Джин Паркер, в то время восемнадцатилетней восходящей звездой. Юная актриса с любопытством слушала, как я по почерку определял ее характер, и очень оживилась, когда я заметил, что ей пришлось бы испытать все превратности жизни, предназначенные судьбой, если бы этому не помешала многообещающая карьера. Напротив меня сидел напыщенный Джин Харлоу, а еще дальше — Ирен Данн с сияющими весельем глазами.

Завтрак протекал в чудесной атмосфере.

Это не помешало мне добавить кое-что к моим наблюдениям над характером японцев и к тому, как они организуют приемы. Пассажиры и водители машин, составляющие кавалькаду, мчавшуюся в Голливуд, были видными людьми в Лос-Анжелесе. Я сидел на переднем сиденье одной из машин. За нами двигалась машина, которую вел член японского консульства. Мы запаздывали и всю надежду возлагали на скорость. В Токио я не раз наблюдал езду японских водителей, прирожденных лихачей, которые проделывали различные трюки на полном ходу. Однажды я сильно, как никогда в жизни, испугался. Это случилось во время моей поездки в Иокогаму, когда наша машина врезалась в длинную повозку, запряженную волами, на которой стояли бочки для нечистот, и опрокинула ее.

• Предыдущая
• 204/239
• Следующая