Возвращение Остапа Крымова

Оглавление

136

Подниметесь наверх и подождете меня на верхней палубе на корме. Рассчитаемся, когда судно отойдет, — и обернувшись к матросу, строго приказал: — Нечипуренко, пропустить этих двоих.

Как только они поднялись на борт, начали поднимать трап. Когда они оказались на верхней палубе и, с облегчением опустив чемоданы, кинулись в объятия друг другу, заиграл прощальный марш духового оркестра.

Ну вот, моя милая, видишь, я же говорил, что все устрою.

Он был горд собой. Ее лицо светилось счастьем. Раздались радостные оглушительные гудки теплохода, передавшие своим звуком исполинскую мощь корабля. Она радостно запищала и повисла у него на шее.

Я так и знала, что ты все решишь, милый! Ты — лучше всех!

А вы как сюда попали? — сухой хлесткий голос заставил его вздрогнуть. Он обернулся. Раскачиваясь всем телом, перекатываясь с каблуков на носки, рядом с ним стоял в окружении двух матросов знакомый «козел».

У нас тут, я вижу, зайцы завелись. Ну вот. Я же говорил, что за козла ответишь, — сказал он, не скрывая злорадства. — Петров, быстро на мостик. Передай старпому, чтобы задержали отплытие на минуту. Тут принципиальный вопрос решить надо. Савченко, постереги эту парочку, я пойду распоряжусь.

Еще через десять минут они находились на асфальтированной набережной, сидя на своих чемоданах. Вновь играл радостный марш, вновь гудок оглушил порт прощальным кличем.

Он молча кусал губу и бестолково крутил в руке свои часы, которые показывали 22.30. На календаре стояла дата — 31 августа 1986 года. Она тихо плакала, а у него не было слов, чтобы успокоить ее. Пароход уходил в открытое море. Теплые огни великана-корабля, потолстев и размякнув, расплывались в слезах ее глаз. В эту минуту она была самым несчастным человеком в мире.

На следующий день утром в коридоре гостиницы он встретил горничную с мокрыми красными глазами.

Ужас какой… Вы слышали? — Без приглашения обратилась она к нему. — «Нахимов»-то потоп. Сразу при выходе из порта. Столкнулся с сухогрузом. Почти все погибли. Сколько народу… Горе-то какое…

Он вернулся в номер. Она еще спала. На ее лице по-прежнему было несчастное выражение, сохранившееся со вчерашнего вечера. Он выдвинул ящик тумбочки. На дне ее лежали два билета.

ДОРОЖЕ ВСЕГО ПЛАТЯТ ЗА ДЕШЕВКУ

В фильме жизни в обратной перемотке все смотрится гораздо оптимистичней.
Остап Крымов («Философия людоведства»)

Когда Нильского привели в комнату «предварительного заключения», он сразу схватил Остапа за рукав пиджака и сбивчиво затараторил:

Я ведь говорил вам, вы меня не слушали. Вы видели, они и Вику уже замели. Жору, наверное, тоже взяли. Это полный провал, я же говорил. Катастрофа! — тарахтел он, брызгая словами, как электросварщик искрами.

Остап резким движением пальца прихлопнул прыгающую нижнюю челюсть компаньона.

А что вы думаете насчет этого злобного управляющего? — не унимался Нильский. — Это же форменный зверь! Мясник! Садист!

О нем я думаю, — ответил Остап, — что, если у задницы есть кресло, то уже неважно, какая голова. И перестаньте, наконец, трястись всеми своими президентскими членами. Ведите себя с достоинством, как подобает руководителю солидной фирмы. Запомните: мой прогноз, как у метеорологов, практически всегда сбывается, но не всегда совпадают даты. Садитесь и слушайте. Сейчас семь вечера. Я, не теряя времени, напишу заявление. Вы его вместе со мной подпишете. А еще через час вы уже будете скакать на одной ножке от радости. И хватит болтать! Больше никаких вопросов. Кроме того, кто смеется последним, есть тот, кто смеется дольше.

Нильский, который с потерей веры в Остапа окончательно утратил веру в человечество, погрузился в состояние безысходной смертельной депрессии. В его воспаленном мозгу догорали, обугливаясь, позавчерашние мечты. Он вспомнил недавнюю фразу Крымова: «Беременность лишний раз доказывает, что последствия бывают гораздо серьезней, чем сам поступок».

Через тридцать минут Остап попросил зайти официальных лиц для вручения своего заявления. Вскоре помещение плотно заполнили деловитый Стусь, сияющий Пеленгасов в сопровождении Вики и краснолицый управляющий банком «Восток». Пеленгасов имел довольный, умиротворенный вид, словно после перенесенного оргазма.

Ну, как у нас дела? — ласково спросил он с интонацией знаменитого хирурга, обращающегося к безнадежному раковому больному.

Крымов подчеркнуто спокойным голосом обратился к Пеленгасову:

Ты знаешь, Боря, во дворе дома, где я живу, стоит собачья будка. Ее хозяин — собачий граф Монте-Кристо, по кличке Барон. Он большой мыслитель. Он знает жизнь не хуже нас. Недавно он поделился со мной одной мыслью: «Если ты — сука, то и жизнь, и радость, и бред — все у тебя будет собачьим». Как и у тебя, Боря, у меня будет для тебя два сюрприза. Вот первый, — и Остап протянул подполковнику Стусю свое заявление.

Бравый, милиционер, сморщив лоб, что выражало наивысшую степень интеллектуального напряжения, углубился в чтение бумаги. Остап подумал, что морщины на лбу Романа Степановича заменяют ему мозговые извилины, но не стал делиться этой мыслью с окружающими.

Нильский сидел на диване с закрытыми глазами. Остальные участники нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Милицейские формальности их уже те интересовали. Брови подполковника медленно поползли вверх, достигли своей верхней отметки и затем поползли еще выше. Если бы текст заявления не был столь коротким, его брови могли бы оказаться на затылке. Закончив чтение, подполковник обернулся в сторону Пеленгасова и сказал.