Союз еврейских полисменов

Оглавление

– Детектив Шемец, это вас напарник беспокоит.

– Меир, что за шутки! Я тебя сколько раз просил… – Ясное дело: Шемецу до смены те же восемь часов, что и Ландсману.

– Понимаю твой праведный гнев, но я подумал, может, ты еще не спишь.

– Именно не сплю.

В отличие от Ландсмана Берко Шемец не устраивает бедлама из своей личной жизни и, прежде всего, из своего супружества. Каждую ночь он почивает в объятиях своей дражайшей супруги, любви коей вполне достоин, любовь которой ценит высоко, платит благоверной той же монетой и никогда не дает повода для печали или тревоги.

– Чтоб тебе издохнуть, Ландсман, – прочувствованно желает Берко и добавляет на американский манер: – Черт тебя дери.

– У меня в отеле явное убийство, – переходит к делу Ландсман. – Постоялец. Выстрел в затылок. Подушка вместо глушителя. Чистая работа.

– Гм.

– Потому и беспокою. Не часто такое встретишь. Коллекционный случай.

Население Ситки, насчитывающее 3,2 миллиона душ, прилепившихся к побережью залива, ежегодно выдает на гора в среднем 75 убийств. Значительная часть их приходится на внутренние разборки русских штаркеров, с легким сердцем отсылающих друг друга к праотцам. Остальные – «преступления на почве страсти», как правило, вспыхивающей в затуманенных алкоголем мозгах и находящей выход через стволы оружия разных типов, чаще всего ручного. Хладнокровные убийства-казни столь же редки, сколь и трудноустранимы с белой настенной доски нераскрытых случаев в отделе тяжких преступлений.

– Меир, ты не на службе. Брякни в управление. Пусть Табачник с Карпасом развлекаются.

Табачник и Карпас, вместе с Ландсманом и Шемецом составляющие группу «В» отдела по расследованию тяжких преступлений, дежурят в этом месяце в ночную смену. Ландсману, разумеется, должна импонировать идея свалить голубиное дерьмо неприятного сюрприза на шляпы сослуживцев.

– Да я б так и сделал… Только мы ведь с ним жили в одной гостинице.

– Знакомый? – Тон Берко смягчается.

– Да нет… Видел пару раз.

Ландсман отводит взгляд от трупа, застывшего на гостиничной койке. Иногда в сердце его закрадывается жалость к жертвам. С которой приходится бороться.

– Ладно, возвращайся в постельку. Завтра побеседуем. Извини за беспокойство. Спокойной ночи. Извинись за меня перед Эстер-Малке.

– Меир, ты в порядке? Что стряслось? – волнуется Берко.

В последние месяцы Ландсману случалось беспокоить коллегу в не слишком удобные для звонков часы суток, а Шемецу – выслушивать его не вполне связные излияния. Два года назад распался брак Ландсмана, а в прошлом апреле его младшая сестра направила свой «пайпер суперкаб» в склон горы Дункельблюм, повыше кустарников. Но Ландсман думает не о позоре своего развода, не о смерти Наоми. Он представляет себе неряшливый холл «Заменгофа» и себя самого, сидящего на диване некогда белого цвета. Он играет в шахматы с Эмануилом Ласкером… или как его там в действительности звали… Они озаряют друг друга меркнущим светом своим, прислушиваются к звону разбивающегося в душах стекла… То, что Ландсман шахмат терпеть не может, ничуть не убавляет идиллической сусальности воображаемой сцены.

– Парень в шахматы играл, Берко. А я и не знал. Только и всего.

– Слушай, я тебя умоляю. Только не зарыдай.

– Да нет, я в порядке. Спокойной ночи.

Ландсман позвонил дежурному по управлению и зарегистрировал дело Ласкера на себя. В конце концов, лишний «глухарь» ему погоды не делает, при его-то рекордной раскрываемости. Да и какая теперь разница! С первого января федеральный округ Ситка, кривая загогулина береговой линии вдоль западных оконечностей островов Баранова и Чичагова, перейдет под юрисдикцию штата Аляска. Управление полиции округа, которому детектив Ландсман два десятка лет служил верой и правдой, шкурой и душою, будет расформировано… реорганизовано… Кто знает, понадобятся ли новому руководству Меир Ландсман и Берко Шемец? Темна водица во облацех, ясно лишь, что грядет Реверсия, и потому странное дело нынче – быть евреем.

2

Ожидая патрульного латке, Ландсман побеспокоил постояльцев. Вследствие вечернего часа постояльцы по большей части отсутствовали – телом либо душою. По результатам полученных от них сведений Ландсман решил, что с тем же успехом мог ломиться и в двери школы Гиршковица для глухих. Население отеля – сумасбродная, конвульсивная, вонючая, чокнутая жидовская лавочка, но никто из всего этого «штейтля» не выглядит иначе, чем в любой другой вечер. И никто из них не кажется Ландсману способным хладнокровно всадить пулю в затылок ближнего своего, отправить его туда, откуда не возвращаются.

– Зря только трачу время с этими. жвачными парнокопытными… – жалуется Ландсман Тененбойму с нескрываемым оттенком упрека. – А ты уверен, что ничего экстраординарного не заметил? – Этот вопрос звучит прямым обвинением. – Так-таки все как обычно?

– Извините, детектив…

– Ты тоже бугай, Тененбойм. Крупный рогатый.

– Я молчу.

– Служебный выход?

– Служебный – он и есть служебный. Поставщики, посыльные, торговцы… Там сигнализация. Я бы услышал.

Ландсман заставляет Тененбойма вызвонить дневного портье и администратора выходного дня, поднять обоих из постелей. Эти господа повторяют то же, что уже высказал Тененбойм. Насколько им известно, никто покойника не беспокоил в бытность его живым. Ни гостей, ни друзей, ни даже посыльного из «Жемчужины Манилы». В этом отношении он переплюнул даже Ландсмана, которого иной раз навещали из «Ромеля» с бумажными пакетами лумпии.