Союз еврейских полисменов

Оглавление

– Даже диван долбанный выкинула. Спэйд, вы можете намекнуть, что происходит?

– Честное слово, не знаю, мэм. А если бы знал, не сказал бы.

– Но у вас есть указания держать здесь все тихо-мирно, гладко-сладко.

– Да. мэм.

– Здесь – Ситка. Там – Палестина.

– Насчет Палестины я не в курсе. Я из Люббока. Жена у меня из Накогдочес, а оттуда до Палестины сорок миль.

Бина непонимающе уставилась на него, затем в пазах забрезжило понимание, а щеки окрасил легкий румянец гнева.

– Шуточки свои можете оставить при себе.

– Слушаю, мэм. – Теперь слегка покраснели щеки Спэйда.

– Я отношусь к своей работе серьезно, мистер Спэйд. И, позвольте вам сказать, вам советую тоже отнестись ко мне со всей грёбаной серьезностью.

– Да, мэм.

Бина встает и смахивает с крюка свою оранжевую парку.

– Я собираюсь взять Альтера Литвака, допросить его, возможно, арестовать. Если хотите мне помешать, пожалуйста, попробуйте. – Она энергично двинулась к выходу мимо Спэйда, пытающегося сориентироваться в ситуации. – Но если вы попытаетесь меня остановить, никакого «тихо-мирно» не получится. Это я вам гарантирую.

Она выскочила из помещения, но тут же сунула голову обратно.

– Эй, жидовская морда! – зыкнула она Ландсману. – Помоги даме.

Ландсман насадил на голову шляпу и устремился за ней, кивнув на ходу Спэйду.

– Слава Богу, – выдохнул Ландсман.

38

Институт Мориа – единственный жилец седьмого, верхнего этажа отеля «Блэкпул». Стеночки блещут свежей красочкой, половичок нежно-новенький, розово-лиловенький. В конце коридора, при двери в № 707 на латунной плакетке чернеет имя заведения на идише и американском, пониже латиницей: «ЦЕНТР СОЛА И ДОРОТИ ЦИГЛЕР». Бина жмет на кнопку, глядя в зрачок камеры наблюдения над дверью.

– Уговор помнишь, – сообщает Бина Ландсману отнюдь не вопросительным тоном.

– Я помалкиваю.

– Это только малая часть уговора.

– Меня нет вообще. Не присутствую и даже не существую.

Она снова нажимает на кнопку, затем заносит кулак, чтобы грохнуть в дверь, но та подается, обнаруживая Бухбиндера. На нем какой-то из его вязаных то ли свитерных пиджаков, то ли пиджачных свитеров, на этот раз василькового цвета с фрагментами сырной плесени и подтухшего лосося, поверх бумажного твила и еще одного свитера, без молний. Лицо и руки не то в грязи, не то в чернилах.

– Инспектор Гельбфиш, – представляется Бина. выставляя вперед бляху. – Управление полиции Ситки. Мне нужен Альтер Литвак, и я имею основания предполагать, что найду его здесь.

Дантисты, как правило, не обучены высокому искусству лицедейства. На физиономии Бухбиндера открытым текстом написано, что визиту шамесов предшествовал предупредительный звонок.

– Уже поздно, – бормочет дантист. – Если вы…

– Альтер Литвак, доктор Бухбиндер. Он здесь?

Ландсман видит, как Бухбиндера терзают восходящие и нисходящие потоки, как дантиста бросает в воздушные ямы… Врать ему, что ли, нечасто приходится?

– Нет. Нет-нет, его нету, – врет он наконец.

– И где он, вы, разумеется, не имеете ни малейшего представления?

– Нет. Нет. инспектор, не знаю.

– Угу. О'кей. Может, вы несколько кривите душой, доктор Бухбиндер?

Краткая пауза, насыщенная докторскими эмоциями. Дверь захлопывается перед носом Бины, и кулак ее тут же нарушает пристойную тишину помещения. Дверь снова открывается, Бухбиндер прячем в карман мобильник. Он слегка кланяется. Лицо его лучится добродушием. Кто-то подогрел чувства дантиста, вылив ему за шиворот наперсток расплавленного олова.

– Прошу вас. Мистер Литвак вас примет. Он этажом выше.

– Разве это не последний этаж? – спрашивает Бина.

– Э-э… Есть еще пентхаус.

– Ночлежкам пентхаусы не положены, – роняет Ландсман. Бина стреляет в него глазом, напоминая, что его нет, что он призрак молчаливый.

Бухбиндер понижает голос.

– Эксплуатационный полуэтаж, – бормочет он. – Его отремонтировали. Сюда, пожалуйста.

Межкомнатные перегородки снесены, Бухбиндер ведет непрошеных гостей по галерее центра Циглера. Прохладно, мрачновато. Белые стены, белый потолок. Никакого сравнения с бывшей лавкой канцтоваров на Ибн-Эзра-стрит. Стеклянные или акриловые кубы, венчающие пристойного вида пьедесталы, излучают свет, демонстрируют каждый свое: серебряную лопату, медный таз, какой-то непонятного вида покров, напоминающий одеяние инопланетянина из фантастического фильма. Экспонируется более сотни артефактов, тут и там драгметаллы, драгоценные камни.

– Вы достигли высот невообразимых, доктор, – замечает Ландсман.

– Да, это чудо. Чудо…

У дальней стены зала дюжина больших деревянных ящиков, из которых лезут наружу завитушки сосновых стружек. Из стружечной неразберихи торчит изящная серебряная ручка с позолотой. В центре зала на обширном низком столе представлена модель каменистого холма, подсвеченная дюжиной галогеновых светильников. Вершина холма, на котором Исаак ждал, когда отец лишит его тело жизни, плоская, как расстеленная на столе салфетка. По бокам каменные дома, вымощенные камнем проезды, крохотные оливы и кипарисы с пушистой зеленой листвой. Крохотные евреи в крохотных молитвенных шалях созерцают бездну на вершине холма, как будто иллюстрируя или моделируя постулат – так думает Ландсман – что у каждого еврея свой личный Мессия, который никогда не придет.

– Храма не вижу – сама того не желая, ворчит Бина.

Бухбиндер с довольным видом хрюкнул и наступил на кнопку в полу. Раздался мягкий щелчок, что-то еле слышно загудело, как крохотный вентилятор. И Храм, воздвигнутый Соломоном, разрушенный вавилонянами, воссозданный, отреставрированный царем Иудеи, обрекшим на смерть Иисуса, вновь разрушенный римлянами, Храм, на месте которого возвели свое строение Аббасиды, вновь занял законное место на вершине мира. В соответствующем масштабе, разумеется. Генерирующая изображение технология сообщает образу чудесное переливчатое свечение, модель напоминает мираж, полярное сияние. Предполагаемый Третий Храм сочетает мощь каменных кубических объемов и колонн с разбегом площадок. Тут и там шумерские каменные изваяния придают сооружению легкий варварский оттенок. Та самая бумажка, справка с печатью, думает Ландсман, которую Бог оставил евреям, обещание, о котором мы Ему продудели все уши и дудим до сих пор. Ладья, сопровождающая короля в эндшпиле мироздания.