Точка росы

Оглавление

Багетдинов был честный опер и в течение всей оперской карьеры тайно опасался, что когда-нибудь ему придется ответить за это. Каждый честный служака российского государства рано или поздно вынужден “отвечать за базар”. Оттого большинство из них честность свою скрывают и прикидываются, что они “как все”. Чтобы потом стыдно не было. Честность в России — роскошь, позволительная только племяннику министра внутренних дел, — да и то в разумных пределах...

Существует, однако, множество лазеек, помогающих и лицо сохранить, и должность не потерять. Покумекав, тертый калач Багет улыбнулся, с наслаждением докурил сигарету и поспешил в домик, где, переписывая свое заявление, его покорно дожидался на привинченном к полу табурете взятый судьбой в оборот бедолага-коммерсант. Представитель среднего класса вполне резонно чувствовал себя пасынком этой капризной дамы, потому что не делал в ходе первоначального накопления богатств ничего экстраординарного. И вот — на тебе! Спохватились! Наехали! Что за страна?! Произвол!

Багетдинов, придав лицу выражение неподкупной суровости, произнес:

— Что ж, гражданин Пендюрин! Если вы обдумали меру своей ответственности за изложенное, то должны знать, что у нас перед законом все равны, и в этих стенах... и я, как представитель...

Опер запутался, опять почесал голову, зудящую под бинтами, махнул рукой и зарегистрировал заявление. Коммерсант смотрел на него с нескрываемым удивлением и некоторым сочувствием. Зам. начальника РОВД славился связями в верхах, в средствах был неразборчив и на решения крут.

— В нашем отделе нормальная обстановка, и никто не мешает... оправлению правосудия! — слегка запнувшись, произнес витиеватую и очень понравившуюся ему фразу оперативник. — Только я должен вас сразу предупредить, что это дело должно проходить по линии отдела борьбы с экономическими преступлениями. Это ведь у вас экономическое преступление?

— Еще бы! — злобно процедил Пендюрин, вспомнив, как в прошлом году “подарил” на юбилей заму новенькую “вольво”.

— Поэтому я вот здесь делаю приписку — обращение к начальнику нашего ОБЭПа подполковнику Шишкобабову. Просю... нет, прошу... принять ваше заявление к рассмотрению. Не возражаете?

Уяснив ход мысли опера, Пендюрин сменил сочувствующую мину на уважительную. Вовремя перевести стрелку на соседа — это искусство! А главное — что его неласковые визитеры будут довольны: бумага вкинута, а это ведь все, что им надо. На сердце у него немного полегчало, и от широты душевной он даже решил принять посильное участие в нелегком деле написания обращения к начальнику гатчинского ОБЭПа.

— “Разсмотрение”, а не “рассмотрение”! — негромко, но гордо поправил он царапающего авторучкой оперуполномоченного. — От слова “раз”!

— Сам знаю!

И доверчивый Багетдинов, зачеркнув, переправил “с” на “з”! Как не поверить генетическому носителю великого русского языка?! Хоть и новый, но русский ведь...

Выпроводив удивительного посетителя, опер со спокойной душой вызвал дежурного и велел отнести бумагу в ОБЭП, находившийся в соседнем здании. Багетдинов был уверен, что, миновав его корзину для бумаг, странная кляуза благополучно осядет в корзине подполковника Шишкобабова — во, спасение самого же жалобщика. И, главное, никто не скажет, что крутой опер Багет пасанул и испугался регистрировать бумагу с жалобой на начальника. Честь превыше всего!

Дежурный милиционер Мазин по прозвищу Мазок взял тонкий белый лист двумя пальцами и неторопливо понес его по назначению, по пути вникая в содержание заявления. Похихикивая и не поднимая головы, он пнул ногой входную дверь ОБЭПа, поскребся в кабинет начальника и, не дожидаясь разрешения, вошел. Постучать перед тем как войти, — это верх российского воспитания. Будешь ждать разрешения — рискуешь простоять за дверью до второго пришествия.

Безусловно, в другое время заявление коммерсанта Пендюрина прямиком направилось бы от подполковника Шишкобабова — нет, не в мусорную корзину, как наивно полагал добропорядочный и недалекий опер, а с пометкой красным фломастером “срочно!” на стол самому заместителю начальника РОВД. Для проведения дальнейшей разъяснительной работы с юридически безграмотным предпринимателем, ибо такова натоптанная, усеянная костями жалобщиков волчья тропа российской Фемиды. Однако, по стечению обстоятельств, в момент возникновения на горизонте компрометирующей всю гатчинскую милицию бумажонки подполковник Шишкобабов был безнадежно пьян. Нет, он захмелел не от алкоголя, так как после обработки его кудесниками из “Скорой помощи” теперь был всегда трезвым и оттого весьма раздражительным, не понимая, чего же не хватает ему в жизни, а от гордости, да и неудивительно. В кабинете его сидела молодая обаятельная корреспондентка “Красносельского Вестника”, по совместительству дочь главного редактора, и брала у подполковника интервью по поводу поразительного снимка, неизвестно кем подброшенного в редакцию. Начав с испуганного “Никаких комментариев!”, постепенно пройдя курс возгонки самомнения от легкого удовлетворения до кичливого самодовольства и, наконец, до безудержного хвастовства, Шишкобабов как раз в эту минуту повествовал хлопавшей длинными приклеенными ресницами газетной деве, что он-то и есть наиглавнейший в районе борец с преступностью и коррупцией.

— Вот! — вскричал он, увидав в руках у малорослого Мазка исписанный лист. — Сейчас сами увидите! Все идут ко мне! Все боятся связываться! Постойте, дежурный, не уходите! Сейчас оформим ходатайство о возбуждении уголовного дела — и сразу несите его прокурору! Он меня знает, поддержит! Что это?! — грозно воззрился подполковник на дежурного, млея от собственной строгости. — Почему печать не на том месте? Ни одного документа в этом отделе дознания не умеют грамотно оформить!