Вычисление Бога

Оглавление

Грудь пронзила острая боль; я её проигнорировал.

— И всё же это лишь косвенное свидетельство существования Бога, — сказал я.

— Знаешь что? — сказал Холлус. — Ты в меньшинстве даже среди представителей своего вида. Помнится, по Си-Эн-Эн я как-то видел данные о том, что на Земле 220 млн. атеистов из шести миллиардов населения. То есть всего-то три процента.

— Решение о том, что истина, а что нет, не решается демократическими процедурами, — парировал я. — Большинство людей не склонны мыслить критически.

Мне показалось, что Холлус мною разочарован.

— Но ты-то образованный, критически мыслящий человек. Тебе привели доводы в пользу того, что Бог должен существовать — или, как минимум, существовал в прошлом. Математически это настолько близко к ста процентам, что ближе просто некуда. И всё же ты продолжаешь отрицать его существование.

Боль становилась всё сильнее. Но она скоро утихнет, я был в этом уверен.

— Да, — ответил я. — Я отрицаю существование Бога.

6

— Здравствуйте, Томас, — сказал доктор Ногучи в тот судьбоносный октябрьский день, когда я пришёл к нему узнать результаты анализов. Он всегда называл меня Томасом, но не Томом. Мы были знакомы достаточно давно, и переход на сокращённые имена был бы вполне уместен — но он предпочитал сохранять нотки официальности, лёгкий намёк на дистанцию: «я — доктор, ты — пациент». — Пожалуйста, садитесь.

Я сел.

Он не стал ходить вокруг да около:

— Томас, у вас рак лёгких.

Мой пульс участился, челюсть упала.

— Прошу прощения? — сказал я.

В моей голове разом пронеслись миллионы мыслей. Должно быть, он ошибся; это наверняка чья-то чужая папка; что я скажу Сюзан? Во рту разом пересохло.

— Вы уверены?

— Образцы мокроты не оставляют сомнений, — ответил он. — Это рак, совершенно точно.

— Он… операбелен? — наконец вымолвил я.

— Это нам только предстоит определить. Если нет, мы попытаемся вылечить его радио- или химиотерапией.

Я моментально притронулся рукой к голове, пригладил волосы:

— Но это… оно сработает?

— Терапия может быть весьма эффективной, — ободряюще улыбнувшись, ответил Ногучи.

Это сводилось к «может быть» — ответу, которого я ни в коем случае не хотел услышать. Мне нужна была определённость.

— А что насчёт пересадки?

Голос Ногучи был мягким:

— Ежегодно появляется не так много лёгких. Доноров слишком мало.

— Я мог бы съездить в Штаты, — нерешительно сказал я.

Об этом всё время трубили на страницах «Торонто Стар», в особенности после того, как начались бюджетные сокращения Харриса: канадцы уезжают в Штаты на лечение.

— Это ничего не даст. Лёгких везде не хватает. И в любом случае трансплантация может не сработать: мы должны понять, насколько разросся рак.

Я хотел было спросить «я умру?», но вопрос казался слишком большим, излишне прямым.

— Будьте оптимистом, — продолжил Ногучи. — Вы же работаете в музее, так?

— Ага.

— Значит, у вас, по всей видимости, отличный страховой пакет. Страховка покрывает лекарства по рецептам?

Я кивнул.

— Отлично. Выпишу вам кое-какие лекарства, которые могут оказаться полезными. Они недёшевы, но если страховка их покрывает — всё в порядке. Впрочем, как я сказал, для начала нам нужно узнать, насколько развился рак. Я перенаправлю вас к онкологу в госпитале Святого Михаила. Она за вами присмотрит.

Кивнув в ответ, я ощутил, как мир вокруг меня съёживается в размерах.

* * *

Мы с Холлусом вернулись в мой кабинет.

— Значит, ты утверждаешь, что человечество и другие формы жизни занимают во Вселенной особое место? — спросил я.

Паукообразный инопланетянин переместил своё объёмистое туловище в другую часть комнаты.

— Но мы действительно занимаем особое место, — сказал он.

— Холлус, я не знаю, какими путями шло развитие науки на Бете Гидры III, но здесь, на Земле, она раз за разом развенчивала идеи об «особом месте». Поначалу мы думали, что наша планета — центр Вселенной, но это оказалось не так. Также мы считали, что нас создал Господь по своему образу и подобию, но это тоже оказалось неверным. Каждый раз, когда мы начинали верить, что в нас — или в нашей планете, или в нашей звезде — есть что-то особенное, наука снова доказывала, что мы ошибаемся.

— Но формы жизни вроде нас действительно особенны, — заметил форхильнорец. — К примеру, масса наших тел одного порядка. Ни один из видов разумных существ, включая покинувших свои планеты, во взрослом состоянии не имеют… не имели… среднюю массу тела меньше пятидесяти килограмм — или свыше пятисот. В длину все мы порядка двух метров по самому длинному измерению — на самом деле цивилизованные формы жизни и не могут иметь в длину менее полутора метров.

Я вновь попытался поднять несуществующие брови.

— Но это-то почему должно быть так?

— Это действительно так, и не только на Земле. Самое маленькое пламя, которое может себя поддерживать, в поперечнике имеет около пятидесяти сантиметров. Чтобы успешно с ним управляться, нужно быть немного крупнее. Разумеется, без огня не может быть металлургии, а значит, и сложных технологий, — ответил он. Немного помолчал, качнул телом и спросил: — Разве ты не понимаешь? Мы все развились до нужного размера, чтобы можно было использовать огонь — и этот размер находится точно посередине логарифмической шкалы масштабов. Размеры самой Вселенной порядков на сорок превышают наши, а мельчайший квант пространства на сорок порядков мельче нас.