Шерлок Холмс идёт по кровавым следам

Оглавление

На протяжении всего вечера Холмс держался очень непринуждённо, был общителен и остроумен, но я не мог отделаться от чувства тревоги. Я достаточно долго жил вместе с Шерлоком Холмсом, чтобы знать, что подобная разговорчивость — опасный признак. Дела завершены, и потребность в исключительных способностях Холмса отпала — до возникновения какой-либо новой интригующей задачи, а пока им очень скоро овладеют скука и неудовлетворённость. Мой друг во многих отношениях напоминал дитя, всецело находящееся во власти какой-нибудь необычной загадки. Едва головоломка будет разгадана, его можно успокоить, лишь подсунув новую необычную игрушку. В случае с Холмсом единственное, что могло бы вызволить его из мрачных глубин депрессии, — кроме бутылочки с кокаином, приносившей лишь кратковременное облегчение, — это следующая игрушка, следующее преступление, которое потребует напряжения его невероятных мозгов.

В тот вечер, потягивая бренди, мы допоздна засиделись у камина. Холмс говорил без умолку и касался самых разнообразных тем — от средневековых мистерий до пороков современной внешней политики. Утром, однако, его поведение заметно изменилось — он стал необщительным и замкнутым. Казалось, проснувшись, он вдруг понял, что задачи, заслуживающей его внимания, не осталось.

Презрительный возглас, с которого я начал своё повествование, был, по сути дела, первой его репликой, обращённой в то утро лично ко мне.

— Вампиры? — переспросил я, озадаченный внезапной его вспышкой.

— В газете, — буркнул он, жестом указывая на отброшенную в сторону «Таймс».

Взяв страницу, которую читал Холмс, в правом нижнем углу её я нашёл статью, так возмутившую моего друга. Вот что в ней говорилось:

...

ВАМПИРЫ — РЕАЛЬНОСТЬ?

На вводной лекции под названием «Редкие религиозные культы в Восточной Европе», прочитанной вчера вечером в Королевском обществе, профессор Авраам Ван Хельсинг из Амстердамского университета рассказывал о своей вере в то, что он определяет как «культ восставших из мёртвых», то есть культ существ, которых принято называть вампирами.

Ван Хельсинг уверял слушателей, что эти создания действительно существуют и что сам он с ними встречался. «Самая надёжная их защита — невежество и неверие. До тех пор пока цивилизованный мир отказывается признать их существование, этот нечестивый культ будет процветать», — заявил он, вызвав тем самым бурную реакцию аудитории. Некоторые члены Общества в негодовании покинули зал, многие освистывали приезжего лектора и осыпали его бранью.

В конце концов порядок был восстановлен, и профессор продолжил лекцию, не упоминая больше вампиров.

— Действительно, странно, — сказал я, откладывая в сторону газету, — что такой известный учёный делает на публике подобное опрометчивое заявление.

— Опрометчивое заявление! — негодующе фыркнул Холмс. — Да он просто сделал из себя посмешище. Не составляет труда понять, как эти суеверия передаются из поколения в поколение где-то в отдалённых крестьянских общинах, но здесь мы видим учёного человека, который пытается доказать достоверность подобных небылиц. Даже самому примитивному научному сознанию должно быть очевидно, что суть подобных верований заключается не в сверхъестественном, а в том, что причудливые народные предания воспринимаются как реальные события. Для непросвещённого ума грань между реальностью и фантазией размыта, но образованному человеку следует без колебаний отбрасывать такого рода чепуху.

Он сокрушённо покачал головой.

— До какой же крайности надо дойти человеку, Уотсон, чтобы для совершения злодейства призывать домовых и ходячие трупы. В нашем мире и так хватает злых сил, нет нужды призывать их из другого мира.

— Тем не менее существуют некоторые необъяснимые явления, заслуживающие нашей беспристрастности, — заметил я.

Холмс невнятно хмыкнул.

— Беспристрастность едва ли может пригодиться для понимания необъяснимого. Если человек не намерен принимать на веру подобный сверхъестественный вздор, его ум должен быть пытливым и недоверчивым, то есть пристрастным. Разве удалось бы мне достичь положительного результата в деле Баскервилей, если бы я хоть на миг поверил, что призрачная собака существует в действительности?

— Собака, с которой мы имели дело, действительно была вполне реальной. Ну, а та, что в легенде?

— Легенда — это миф, Уотсон, и возникает она из баек, рассказанных у походного костра. Истории с привидениями для устрашения детишек, а не информация, помогающая выстроить логическую основу для дальнейших действий.

С просиявшим лицом Холмс опустился в кресло напротив меня. Было заметно, что его воодушевляет предмет разговора.

— Мир мистических сил признаётся лишь теми, чьё воображение превосходит интеллект. Наиболее опасным может оказаться образованный романтик вроде Ван Хельсинга, ибо признание им подобного умопомешательства заставляет простодушную публику принять всё это на веру.

— Однако приходится выслушивать довольно много странных историй, не имеющих разумного объяснения, и поневоле возникает ощущение, что не стоит полностью отвергать идею о сверхъестественном.

— Поневоле возникает ощущение! — передразнил меня Холмс. — Чувства — эмоциональные ловушки, в которые попадаются женщины. Боже правый, Уотсон, я-то полагал, что вы пробыли в моём обществе достаточно долго, чтобы понять одну вещь: факты, неопровержимые факты, а не чувства — единственная надёжная основа для принятия решений. — Он криво усмехнулся. — Ах, дорогой мой, ваша романтическая душа не всегда прислушивается к доводам рассудка. Именно поэтому мне время от времени удаётся сбить вас с толку моими маленькими умозаключениями. Когда к рассудку примешивается сердце, суть дела затуманивается.