Четыре сына доктора Марча

Оглавление

Но может быть, от этого что-то изменится? Поговорить с ним. Убедить его. Объяснить ему все. Всего и делов-то: уговорить его добровольно отправиться на виселицу.

Забастовка кончилась. Могу уехать когда захочу. Нужно взвесить свои шансы. Успею ли я выпутаться, если он меня разоблачит?

Решено: попытаю удачи, рвану. Шэрон оставлю письмо, где расскажу ей обо всем. Пусть тоже сматывает удочки. Его записки увезу с собой. Это нагонит на него страху. Наверняка. Возьму их завтра утром, как только они уберутся.

Вечером соберу чемодан.

«Шэрон, вы, конечно, подумаете, что я — сумасшедшая, но это не так. Один из мальчиков в семье болен и очень опасен. Я знаю, что он убил многих, в том числе нашу соседку малышку Карен — топором.

Я не знаю, кто именно. Но знаю, что он сумасшедший, потому что нашла его дневник. Не могу оставить его вам, я должна взять его с собой. Но прошу вас — поверьте мне и уезжайте отсюда, потому что вас он тоже хочет убить. Он написал об этом, и не подумайте, что это шутка, умоляю вас: уезжайте и дождитесь, когда я извещу полицию.

Я не могу сделать этого до тех пор, пока не окажусь в безопасности, но, повторяю, вы непременно должны уехать, иначе тоже умрете. Парень, который хочет убить вас, — тот, кто хотел вас запихать в топку, когда вы были ребенком. Больше я ничего о нем не знаю.

С самыми дружескими пожеланиями. И в надежде на то, что поверите мне, хотя все это выглядит бредом сумасшедшего.

Ваша Джини».

Ну вот. Это я оставлю Шэрон. А теперь займемся чемоданом.

Дневник убийцы

Шэрон должна умереть, ничто не помешает мне сделать это. Поняла?

Дневник Джини

Он забрал все свои записки, — должно быть, сделал это ночью; ужасно, можно подумать, что он читает мои мысли. И однако я уверена, что он не сможет прочитать хотя бы вот это, ведь я все время ношу это с собой.

Они уехали. Старушка в гостиной — включила радио, чтобы послушать религиозные передачи. Шэрон еще спит, у нее лекции только с девяти. Сумка моя собрана. На часах — 7.30. Прощай, паршивая халупа. Прощай, кошмар.

До города доберусь автостопом, а потом — хоп! в первый же отходящий автобус, и чао! От самого этого слова уже солнышком веет. Ухожу. Бутылку джина оставляю. Я перестала бы себя уважать, если бы приняла подарок этого сукиного сына. Вдобавок оставляю здесь свою зарплату за месяц — ничего не поделаешь, ухожу.

Записку для Шэрон оставлю в кармане ее пальто — так она найдет ее по пути в школу; а теперь открываю дверь — и фьюить!.. Растворяюсь в природе. Так всегда в газетах пишут. Но что же я мешкаю! Все, привет.

Ну вот. Снег перешел в дождь. Мерзкий, грязный дождь льет как из ведра. Ну вот. Вернулась опять в свою тюрьму.

Я сидела в автобусе, который отправлялся на юг. У меня был билет. Шофер прошел на свое место и уже завел мотор; было одиннадцать утра. А до этого я, продрогшая до костей, ждала на вокзале, забившись в угол. Боялась фараонов, хозяев — всего. Замерзла, и при этом обливалась потом.

Так вот. Я уже сидела там, поставив сумку на колени, потом вдруг смотрю в окно и вижу мадам Блинт, в желтой лыжной шапочке, с большим мешком продуктов в руках. Сначала я узнала ее шапочку. С ней была Шэрон, они оживленно о чем-то разговаривали, — Шэрон стояла засунув руки в карманы куртки с капюшоном. Какое-то время я смотрела на них, расчувствовавшись, а потом до меня дошло, что на ней — куртка с капюшоном. Не пальто цвета морской волны, а зеленая куртка Кларка, висевшая рядом (утром я обратила на это внимание), которая, конечно же, теплее пальто.

И тогда до меня дошло, что раз она не в пальто, значит, не прочитала моего послания. И тут они направились к машине мадам Блинт, припаркованной чуть подальше и засыпанной тающим снегом.

А я, «мудрая» Джини, не знала, что и делать.

Шофер сказал: «Поехали». Я подумала: «Конечно, вернувшись, она обнаружит мое письмо, конечно, мне не из-за чего беспокоиться, но, если в деле замешан сумасшедший, ничего нельзя знать заранее. Ничего нельзя знать заранее, а всякая неизвестность в данном случае заканчивается хорошеньким дубовым гробом».

Представьте себя на моем месте. Я крикнула: «Минуточку!». Встала и вышла из автобуса. «Так вы едете или нет?» — заорал шофер. «Нет!» Я ответила так против собственной воли — губы сами это сказали. Обошла автобус, увидела их прямо перед собой — они шли к машине — и покачала головой. Нужно было всего лишь догнать их и сказать Шэрон: «Мне надо с вами поговорить!». Только и всего.

Спотыкаясь по грязи, я подошла ближе, а потом заметила у бровки тротуара машину мальчиков и Шэрон — она со смехом уселась в нее. Машина тронулась с места. Я крикнула: «Мадам Блинт!». Но та ничего не услышала.

Я крикнула громче, мадам Блинт обернулась, я подошла к ней. «О! Здравствуйте, Джини!» Глаза у нее, как всегда, были грустные. «Здравствуйте, мадам, я приехала сюда за покупками к Рождеству, вы не могли бы меня подбросить?» — «Конечно». Мы сели в машину.

Было жарко. Пахло мокрой псиной. Я сказала: «Малышка Шэрон — такая славная». — «Да, она напоминает мне бедняжку Карен». Вот еще. Я заткнулась и молчала до самого дома. Поблагодарила и вышла. Они играли в саду в снежки, я вошла в дом. Старушка бросилась ко мне: «Но, Джини, в чем дело, где вы пропадали? Дети уже вернулись!» Я сняла свое серое пальто и отправилась наверх отнести сумку.

Она крикнула мне снизу: «Но объяснитесь же, в конце концов!» — «Извините, мадам, я вспомнила, что нынче день рождения моей матери, и ездила отправить ей телеграмму». — «А вам не кажется, что вы могли бы предупредить меня?» — «Я сказала вам, но, должно быть, из-за радио вы не расслышали, прошу прощения, мадам». — «Ну и находит иногда на этих девиц…» — процедила она сквозь зубы, возвращаясь на кухню. Я спустилась вниз, крикнула: «Сейчас помогу», роясь при этом в карманах пальто цвета морской волны, но там было пусто — никакого письма.