Шибуми

Оглавление

171

– Вы правы, Ма.

– Как будет воспринята его смерть?

Мистер Эйбл на мгновение задумался.

– По всей вероятности, нам придется снова пойти на уступки. Но, думаю, это можно будет уладить.

Миссис Перкинс опять повернулась к Хелу. В течение нескольких секунд она пристально смотрела на него.

– Договорились?

Он кивнул:

– Вот как все это будет выглядеть. Вы покажете Даймонду информацию, касающуюся убийства Кеннеди, которая теперь у вас имеется. Вы скажете ему, что узнали, где находится Гном, и что ему одному вы можете доверить убрать Гнома и доставить в надежное место оригиналы документов. Он и сам поймет, как опасно то, если кому-нибудь, кроме него, попадутся на глаза эти материалы. Вы дадите Даймонду указания прибыть в испанскую баскскую деревушку Оньятэ. Он выйдет на связь с проводником, который доставит их в горы, где они должны будут найти Гнома, Там я уже сам займусь ими. И вот еще что… и это самое главное, Я хочу, чтобы они, все трое, были вооружены до зубов, когда отправятся в горы.

– Вы можете это устроить? – спросила миссис Перкинс мистера Эйбла, не спуская глаз с лица Хела.

– Да, Ма.

Она кивнула. Затем жесткое, напряженное выражение исчезло с ее лица, и она улыбнулась, погрозив Николаю пальцем:

– Ну вы и фрукт, молодой человек! Настоящий барышник. Вы бы далеко пошли в мире коммерции. У вас задатки истинного бизнесмена.

– Будем считать, что я не слышал этого оскорбления.

Миссис Перкинс расхохоталась так, что все ее подбородки затряслись.

– Хотелось бы мне побеседовать с тобой по-настоящему, не торопясь, сынок, но есть люди, которые уже ждут меня в другом месте. У нас проблема с подростками, устроившими демонстрацию против одного из наших заводов по переработке радиоактивных веществ. Молодые люди еще совсем несмышленыши, но я все равно люблю их всем сердцем, этих маленьких чертенят.

Она тяжело, с трудом поднялась из кресла-качалки.

– Господи ты мой боже, вот уж правду говорят: у женщины работа никогда не кончается.

ПЕРЕВАЛ ПЬЕР-СЕН-МАРТЕН

Мало того, что Даймонд был зол и физически измотан, его к тому же мучало ощущение, что он выглядит глупо, ковыляя сквозь этот ослепительный белый туман и послушно цепляясь за конец веревки, привязанной к поясу проводника, чью призрачную фигуру он время от времени мог различить метрах в десяти впереди себя. Веревка, обвязанная у Даймонда вокруг пояса, уходила назад, в сверкающую пелену тумана, где за ее стянутый узлом конец держался Старр; техасец же, в свою очередь, был связан со стажером из ООП Хаманом, который ныл и жаловался всякий раз, как они останавливались немного передохнуть, рассаживаясь на влажных валунах высокогорного перевала. Араб совсем не привык к таким многочасовым переходам. Его новые альпинистские ботинки терли ему лодыжки, жилы у него на руках вздулись и пульсировали от напряжения; он изо всех сил, так что даже костяшки пальцев побелели, сжимал связывавшую его с остальными веревку, боясь потеряться и остаться в одиночестве, ничего не видя вокруг себя на этой каменистой пустынной земле. Все было совершенно не так, как он представлял себе, когда в альпинистском снаряжении и новых ботинках, с тяжелым “Магнумом”, висевшим в кобуре у него на боку, принимал живописные позы перед зеркалом в своей комнате в Оньятэ два дня тому назад, воображая себя романтическим героем. Он даже попытался научиться молниеносно выхватывать револьвер из кобуры, целясь в зеркало и восхищаясь тем профессионалом с твердым, непреклонным взглядом, который смотрел на него оттуда. Мистер Хаман вспоминал возбуждение, которое охватило его на горном лугу месяц назад, когда он разрядил свой автомат в дергающееся тело этой жидовки, после того как Старр прикончил ее.

Даймонда просто физически раздражало то, что этот старый жилистый проводник безмятежно что-то мурлыкал себе под нос, огибая бесчисленные бездонные пропасти, до краев наполненные густым, клубящимся, словно белый пар, туманом; при этом проводник, желая показать, как опасно идти по краям таких обрывов, отчаянно жестикулировал и строил самые невероятные гримасы, в которых было что-то от юмора висельника. Широко раскрывая рот и глаза, он вертел в воздухе руками, изображая человека, падающего в пропасть, на дне которой его ждет неминуемая смерть; затем он молитвенно складывал ладони и закатывал кверху свои плутоватые глаза. Не только гнусавые, заунывные баскские мелодии выводили Даймонда из терпения, но и то, что голос проводника, казалось, доносился одновременно со всех сторон; в этом была особенность “уайтаута”, при котором все звуки слышны, точно под водой.

Даймонд пытался выведать у проводника, сколько им еще брести через этот кисель и как далеко до того места, где скрывается Гном. Но тот в ответ только улыбался и кивал. Когда там внизу испанский баск передал amerlos этому весельчаку, Даймонд спросил его, говорит ли он по-английски, и маленький старичок, улыбнувшись ему в ответ, произнес:

– Ка-апельку.

Немного позже Даймонд поинтересовался, как долго им придется еще блуждать, прежде чем они дойдут до назначенного места, и проводник снова ответил:

– Ка-апельку.

Ответ этот показался Даймонду несколько странным, а потому он спросил у проводника, как его зовут.

– Ка-апельку.

Ах вот оно что! Прекрасно! Просто замечательно!

Даймонд понимал, почему Председатель послала сюда именно его, чтобы он лично разобрался с этим делом. То, что ему поручили заняться такой взрывоопасной информацией, как эта, было признаком особого доверия, особенно приятного после периода некоторой холодности в отношениях к нему Ма, наступившей, когда эти сентябристы погибли во время авиакатастрофы. Но вот уже два дня они плутают по горам в этом слепящем “уайтауте”, разъедающем глаза своим сверкающе-белым, жгучим, нестерпимым светом. Они без всяких удобств провели холодную ночь, улегшись прямо на жесткой каменистой земле после ужина, состоявшего из черствого хлеба, жирной, обжигающей рот колбасы и терпкого красного вина, которое приходилось струйками выжимать себе в рот из баскского меха, и Даймонд мучился, не умея с ним справиться. Сколько же еще им идти до укрытия Гнома? Хоть бы этот деревенский недоумок прекратил тянуть свою монотонную, нескончаемую, выматывающую душу мелодию!