Влечение

Оглавление

— Полиция все еще не закончила расследование, — сказала Софи, справившись наконец со слезами. — Может быть, мне стоит съездить домой и порыться в семейных альбомах? Вдруг там окажутся фотографии, где есть эта ваза. Ведь мама была так уверена… — Она с надеждой взглянула на Доминика. — Мама вспоминала, что прабабушка как-то по особому относилась к вазе, держала ее только у себя в комнате, а иногда, если считала, что ее никто не видит, плакала глядя на нее.

— Возможно, вам лучше вообще вернуться домой? — мягко предложил Доминик. — Ведь полиция не обязала вас оставаться здесь.

— Нет, ни в коем случае! — решительно замотала головой Софи. — Если я уеду, все будут думать, будто я сбежала!

— Понимаю, — сочувственно кивнул Доминик.

Спустя полчаса Софи вышла из конторы Гренье, подавляя приступ тошноты, успевшей стать почти привычной по утрам. Сегодня она не завтракала, как, впрочем, и всю последнюю неделю. Однако, хотя, казалось бы, ей уже пора было проголодаться, одна мысль о еде вызывала у нее чувство отвращения. Голова кружилась, сделавшись вдруг странно легкой и пустой. Чтобы удержаться на ногах, Софи вынуждена была ухватиться за изящную металлическую ограду, за которой утопал в цветах небольшой, но любовно ухоженный сад.

В другое время Софи обязательно залюбовалась бы красотой цветущих за оградой ирисов, но сейчас ей было не до того. В глазах темнело, а сил на то, чтобы продолжить путь к домику дяди Фернана, явно не было. Она была вынуждена остановиться, буквально повиснув на ограде.

Неожиданно перед глазами все расплылось. Софи в панике встряхнула головой, чтобы прогнать этот непонятно откуда взявшийся туман. Она еще больше испугалась, сообразив, что дурнота застала ее совсем неподалеку от элегантного особняка Ива. Вот уж кого она меньше всего хотела бы сейчас увидеть!

Однако даже эта опасность не придала ей сил, чтобы как можно быстрее удалиться отсюда. Напротив, ей стало еще хуже. Горячие злые слезы больно жгли уголки глаз, и в отчаянной попытке сдержать их она низко опустила голову и сильно, почти до крови, закусила нижнюю губу.

Элиза Хейтон, сестра Батистена Гренье и тетка Доминика, была в весьма дурном настроении. Ей следовало бы сейчас находиться вместе с мужем, Диком, в Англии. Они давно уговорились по полгода проводить то в Арле, на ее родине, то в Кембридже, где был его дом. Время для возвращения в Англию как раз подошло. Дика ждали дела, и она, разумеется, собиралась лететь вместе с ним. Но в последнюю минуту Элиза передумала. Уж больно несчастным и беззащитным, по ее мнению, выглядел Батистен после той злополучной кражи в его доме.

— Я прекрасно знаю, каким упрямым и вздорным он порой бывает, — говорила она Дику вечером накануне отъезда.

Они лежали, прижавшись друг к другу, на широкой кровати. Поуютнее устраиваясь в объятиях мужа, Элиза в который раз дивилась про себя той присущей скорее молодоженам радости, какую она испытывала от простой близости к мужу, от мысли, что завтра она проснется с ним рядом, что они всегда будут вместе. Многие, пожалуй, не смогли бы удержаться от осуждения, узнав, что женщина ее возраста испытывает от физической, сексуальной и эмоциональной близости с собственным мужем такой восторг, какой, быть может, позволительно испытывать разве что юной девушке. По правде говоря, вначале она и сама ощущала некоторые сомнения по этому поводу — до тех пор пока Дик не убедил ее, что все происходящее с ними абсолютно нормально и достойно скорее зависти, чем осуждения.

— Но, с другой стороны, Батистен ведь мой брат, — продолжала она рассуждать, шутливо уворачиваясь от губ мужа. — Я очень беспокоюсь о нем, Дик. Он так постарел и сдал после истории со взломом. Послушай, ты не будешь возражать, если на этот раз я с тобой не поеду? Ты ведь меня понимаешь?

— Разумеется, возражать буду! — прорычал в ответ Дик. — И, разумеется, я тебя понимаю.

Он улетел один, а у Батистена тут же начался один из тех периодов мрачного недовольства всем и всеми, когда он категорически отказывался видеться с кем бы то ни было, в том числе и с ней. Элиза очень тосковала по мужу, вернуться он должен был не раньше чем через неделю, и она часто задавала себе вполне резонный вопрос: зачем ей понадобилось оставаться?

Элиза как раз размышляла над всем этим, возясь с цветами в саду, когда внимание ее привлекло какое-то движение у ограды. Она подняла голову, вгляделась и увидела бледное, как смерть, девичье лицо и судорожно вцепившиеся в ограду пальцы. Кем бы ни была эта девушка, тут же решила Элиза, ей явно требуется помощь. Она легко поднялась с колен и заторопилась к незнакомке.

— Простите, я увидела, что на вас лица нет. Почему бы вам не зайти ко мне и не посидеть несколько минут?

Софи не услышала шагов подошедшей Элизы и поэтому не успела спрятать выражение боли и страдания, исказившее ее лицо. Запоздало сделав это сейчас, она попыталась вежливо отказаться, но Элиза уже взяла ее под руку и решительно, хотя и осторожно, повлекла за собой, к дверям дома.

Почувствовав, что слишком слаба, чтобы оказать сопротивление, Софи уступила. Она всегда отличалась упрямым, независимым нравом, на что часто жаловалась ее мать. Сейчас же, к своему удивлению, она ощутила облегчение оттого, что кто-то взял на себя заботу о ней и самой ей можно ни о чем больше не думать. Во всяком случае — пока.

Дом, куда ее привела эта милая миниатюрная дама с тонким приветливым лицом, был обставлен с большим вкусом, не претенциозно, но элегантно. Он чем-то напоминал ей особняк Ива. Но было в нем и существенное отличие. Жилище Ива было обиталищем одинокого холостяка. В нем не было той атмосферы, которая только и превращает помещение для жилья в настоящий дом. В нем не было уюта, тогда как здесь его создавало множество семейных реликвий, памятных мелочей, фотографий. Софи сразу напряглась, увидев на одном из снимков улыбающихся Доминика и Катрин Гренье.