Будни контрразведчика

Оглавление

Тут случилось нечто небывалое. Крэбб издал горлом странный звук и схватился за грудь.

— Что с тобой, милый? —- испугалась жена.

— Xa–xa–xa–xa–xa — Крэбб смеялся.

— Артур ! — за тридцать лет совместной жизни жене не довелось видеть на лице Кислятины даже тени улыбки.

— Ха–ха–ха–ха! — хохотал Крэбб, не в силах остановиться.

— Артур, чему ты… — она с трудом заставила себя произнести это слово, — смеешься?

— Ха–ха! — Кислятина ткнул было пальцем в газету, но вдруг лицо у него окаменело, и он, смолкнув, повалился на пол.

— Удивительный случай, — сказал через полчаса врач, обернувшись к рыдающей вдове. — Я, признаться, слышал, что люди умирают от смеха, но вижу такое впервые в жизни.

«Цветет сирень в моем саду.

А под окошком у меня

Улыбаются гвоздики и…»

Рональд, раздетый догола, распятый, как Христос, на шведской стенке в огромном гимнастическом зале, читал про себя «Грантчестер». Но внутренней силы и выдержки любимые стихи ему не прибавляли.

— Где Кассагалис? — в двадцатый раз спросил Димитриос.

— Не знаю! — крикнул Рональд.

— Двинь–ка ему еще, Тассо. В живот (лицо у Рональда давно превратилось в кровавое месиво).

— О–о–о–о–о! — взвыл Рональд.

— Попробуем другой вопрос. Что вы знаете о «Девяти музах»?

— Кассагалис говорит…

— Не то, что говорит Кассагалис, а то, что вам сказали в Лондоне.

— Я не помню. Я тогда выпил слишком много коньяку, я опьянел, и все вылетело из головы.

— Дурацкая отговорка. Глупо. Адонис, попробуем что–нибудь другое.

— Зачем вы меня мучите? Я ничего не знаю!

— И все–таки, дорогой мистер Бейтс, скажите мне, пожалуйста, где находится Кассагалис. Я очень вас прошу.

— Англия, земля родная! — весело воскликнул командор Солт, спускаясь по трапу с океанского пакетбота вслед за бледной, еле держащейся на ногах Киской. Они вернулись кружным путем: восточный экспресс до Парижа, автобус до Брюсселя, затем в наемной машине до Остенде, пересекли на пароме Ла–Манш и прибыли в Гарвич. «Никому и в голову не придет искать меня в Гарвиче», — самодовольно размышлял Солт.

— Ваш паспорт, пожалуйста, — сказал представитель иммиграционных властей. Солт, вручая паспорт, глянул чиновнику в лицо и обомлел — на него пялились знакомые рыбьи глаза.

— К сожалению, паспорт у вас просрочен. Придется вас здесь задержать, сэр, — объявил Хаббард–Джонс с мрачным удовлетворением: наконец–то сбылась мечта, которую он так давно лелеял, теперь он сможет отомстить командору за все.

Лихорадочное забытье и проблески сознания слились для Рональда в нескончаемый поток боли.

Рональду виделся отец, которого он не помнил, и он закричал: «Папа, папа, подожди!», и отец остановился, а Рональд вдруг понял, что это старик Кроум. «Мистер Кроум , я не знал, что вы мой отец». — «Конечно, я твой отец, Рональд, ведь меня не убили». Рональд бежит к нему, но это уже отчим обнимает его колени и молит: «Забери меня отсюда, Рон», а потом оказывается, что это не отчим, а сэр Генри Спрингбек. «Я думал, вы тоже умерли». — «Умер, умер, я и не жил никогда», — горестно отвечает сэр Генри.

Наступил проблеск сознания, и Рональд увидел, что его держит за ноги не отчим и не сэр Генри. Человек, похожий на Шона Коннери, отвязывал Рональду ноги от шведской стенки. Второй, похожий на Патрика Мак–Гуна, разрезал веревки на руках.

— Вы сможете идти сами?

— Конечно, смогу, — хотел ответить Рональд, но вместо этого жалобно закричал и беспомощно соскользнул на пол.

Новый проблеск сознания — Рональда, завернутого в одеяло, кто–то несет, как ребенка, на руках. В углу валяется Димитриос. Тассо, избитый до неузнаваемости, распростерся на полу. Изуродованные трупы вокруг — это остальные мучители. Рональд не испытывает мстительной радости, ему бесконечно жаль бедняг.

Запахло бензином. «Готово», — говорит один из его спасителей. «Бежим!» — отвечает второй, тот, что несет Рональда на руках, и они выбегают из здания, объятого пламенем. Рональду смутно вспоминается какая–то поговорка, что–то вроде: «Из огня да в полымя». И он снова теряет сознание.

5. Приговор, который не был вынесен

— Так кто же все–таки ваши спасители? — спросил Бакстер Лавлейс.

— Я их больше не видел, — Рональду было трудно говорить — у него не осталось передних зубов. Прошла неделя с тех пор, как его вытащили на руках из афинского гимнастического зала, но синяки на лице еще не прошли, а кроме того, давали себя знать переломанные ребра.

— Я очнулся в монастыре. Там ко мне были очень добры.

— А как вам удалось выбраться из Греции? Ведь вас разыскивала полиция.

— Меня переодели монахиней.

— Ну слава богу, вы дома. Тут уж вас все похоронили. Итак, что мы предпримем дальше? Вы, конечно, правы. Но как доказать, что за всем этим стоял Радкинс?

— Это, безусловно, он, — Рональд снова начал рассказывать. — Когда мы получили от «Косматого» рукопись, бригадир сбежал с нею, не дал мне даже прочитать адрес. Через полчаса после этого бригадир, видимо, позвонил Димитриосу, и тот пытался убить Кассагалиса. А когда вы послали меня в Афины, он хотел убрать и меня.

— Знаю. Знаю. А я так доверял старому черту. Я видел: это хитрая лиса, но он оказался хитрее, чем я думал.

— А кто, кроме него, мог организовать похищение докладов «Девяти муз », такую широкую операцию? Ни у кого больше не хватит на это людей. Наврал, должно быть, с три короба своим любителям–контрразведчикам, а те, дураки, и рады пострелять.