|
Оценить:
|
Теннисные мячи для профессионалов
7
Сержант сильно нервничал — его следовало немедленно успокоить. Но главное — не двигаться, не доставать ничего из карманов.
— Двести тридцать пятый приказ в силе? Действует? -спросил Денисов.
Приказ этот висел на видном месте во всех дежурных частях, и вся милиция на инструктажах изо дня в день повторяла основные его положения — о вежливом и внимательном отношении к гражданам.
— Действует, — милиционер подумал. Он оказался смышленым. — Пожалуй, я знаю, кто вы. Дежурный говорил на разводе… — Сержант нажал манипулятор рации. — Товарищ начальник! Смирнов докладывает. Оперуполномоченный из Москвы… Да, здесь он. Приедете? У пищеблока. — Сержант выключил рацию, объяснил: — У нас вчера палатку хотели обокрасть.
— Кто, известно?
— Думаю, пацаны.
В конце аллеи показались огни, шла машина.
— Начальник — майор Лымарь Иван Федорович. — Смирнов поправил фуражку. — С ним старший опер, Пашенин.
Машина остановилась, вышли двое.
— Привет, Денисов. — Лымарь оказался подвижным, с живым, обманчиво приветливым лицом и глубоко внутрь спрятанной озабоченностью; типичный выходец из уголовного розыска. — Как дела? — Он словно знал Денисова сто лет.
— Нормально.
— Рад встрече. С Пашениным ты вроде знаком. — Он показал на старшего опера, неловко топтавшегося сзади. -Вечером второй раз пришлось ехать в райотдел, в Судак. Только освободился. Полно дел. Но будем тебе помогать. Слышишь? Все, что от нас зависит!
— Получили наш телекс?
— Да. Личный состав ориентирован. Сегодня на инструктаже снова повторили приметы… Вы передали «Ланц»?
— Да. Он сам себя так назвал.
Денисов не воспользовался паузой, Лымарь продолжил:
— Сколько уже дней прошло?
— Сегодня четвертые сутки.
— Пока ничего?
— Нет, обстоятельства не ясны.
Денисов вспомнил эпиграф, выбранный Ланцем к своей рукописи: «Тут лежит перо жар-птицы, но для счастья своего не бери себе его…» И дальше: «Так просто! Пойми, безумец! Посмотри на часы… Давай же оправдывай ее! Скажи, что в эту минуту она тоже смотрит на часы, скучает…»
С аллеи раздались голоса, женщина ругала ребенка, просившегося на руки. Ночь полна была невидимыми людьми, пением цикад.
Лымарь поинтересовался главным:
— Как он стрелял?
— В упор. — Денисов понял, кого и что имеет в виду Лымарь. — Одним патроном. Собственно, там и был один патрон.
II. «КОГДА ОБОРВУТСЯ ВСЕ НИТИ…»
— Отсюда уже видно! — Командир строевого отделения на ходу стряхивал с фуражки капли дождя. В конце платформы, впереди, угадывалось что-то черное. Светильник там едва горел.
Денисов ускорил шаг.
— Кто его обнаружил?
— Носильщик. Шел от элеватора.
— Кто именно?
— Сальков.
— Из бригады Романа?
— Он.
«Выбирать не приходится…» — подумал Денисов.
Несколько лет назад Сальков проходил связью от группы Стаса — бывших работников отделения перевозки почты, задержанных за спекуляцию и грабежи. В последнее время, правда, за ним ничего такого не значилось.
— Футболист… — уточнил командир отделения. — Знаешь его? Женился на девчонке из оперативно-комсомольского отряда…
Денисов кивнул.
Пока шли перроном, дождь начал стихать. Сбоку тянулись платформы, по-ночному пронзительно высвеченные, покатые; вода стекала с них, как с крыш. У одной из платформ чернел электропоезд. По другую сторону, позади путей высился элеватор — глухой, с бесчисленными лестницами по фасаду, — повторявший форму огромной деревенской печи.
— Сальков смотрит: кто-то лежит. Думал, пьяный! — Командир отделения был из пограничников — подтянутый, четкий, — работал недавно.
— При пострадавшем есть вещи?
— На платформе? Не видел.
— Кому Сальков сообщил?
— Ниязову. Он как раз стоял на перроне, против первого зала. — Ниязов был младший инспектор розыска. — Ниязов передал по рации дежурному.
— Где он сейчас?
— На стоянке такси. Опрашивает водителей.
Они уже были рядом с местом происшествия.
— А так тихо начиналось дежурство! — Командир отделения снял фуражку, повертел, сбивая капли. — Когда доложил, никто верить не хотел… — Он замолчал, подал Денисову фонарик.
— Пассажиров много?
— Полные залы.
— Денисов взглянул на часы:
«03.57»
Он посмотрел на крышу центрального здания, световое табло показывало то же время. Впереди, в направлении Дубниковского моста, маячили пути, конфигурации стрелочных переводов, черная сеть подвесок.
Из электрички на шестом пути послышался стук компрессоров. Она отправлялась первой, в 4.00. Вокзальные сутки начинали бесстрастный отсчет времени.
— Пришли. — У командира отделения перехватило голос. Труп был накрыт брезентом, хранившимся для таких случаев у дежурных. Денисов поднял за край, щелкнул фонариком. Острый луч полоснул по платформе.
Человек лежал на спине. Открытые глаза смотрели безучастно. На вид погибшему было не меньше сорока, на нем был синий в полоску костюм, сорочка с галстуком.
— Как он лежал, когда вы подошли? — Денисов нагнулся над телом.
— Лицом вниз.
— Посадка на тамбовский шла с этой платформы?
— На 441-й? Нет. — Командир отделения показал на соседнюю. — Здесь была нерабочая сторона состава. Но кто-то из пассажиров все равно мог видеть.
Денисов провел лучом, нашел на асфальте отметку масляной краской:
«Четвертый вагон».
— Четвертый, — подтвердил командир отделения.
Денисов подержал руку погибшего в своей, она была еще теплой.
