Выбери любимый жанр

Оценить:

Напряжение

Оглавление

130

Подоконник ничем не задрапированного окна был заставлен винными бутылками; на кровати, покрытой грубым шерстяным одеялом, валялись газеты, выкройки, ноты, куски сатина. Обеденный стол не прибран…

— Ничего не понимаю. — Потапенко ходил мелкими шажками по комнате, задевая стулья. — Ничего не понимаю…

— Присядьте, — сказал Шумский. — Я думаю, вы сами все прекрасно знаете. Между прочим, чей это пиджак?

Он снял пиджак с вешалки, осмотрел карманы, подкладку, пуговицы и повесил обратно на шкаф.

— Мой… Старый он, все хочу переделать, да времени не хватает.

— На что у вас время уходит? Где вы работаете? — Шумский открыл дверцы. В шкафу висели серые, черные, коричневые костюмы. Некоторые были отутюжены, другие еще недошиты: рукава и полы не подрублены, на месте лацканов — мешковина, приметанная крупными стежками.

— Сейчас временно не работаю.

— Шьете? — кивнул Шумский на шкаф.

Потапенко вдруг ожесточился, сжал кулаки; толстые губы перекосились, но в глазах, вдавленных в мясистое, дряблое уже лицо, застыла мучительная неизвестность: что эти люди знают о нем?

— Из-за патента все это, да? Стукнули, подонки… Ненавидят меня соседи, житья не дают…

— За что же?

— Кто их знает, может, рожей не вышел…

— А, — улыбнулся Шумский. — Скажите, а на какие средства вы живете? От шитья? — И подумал: «А он не дурак, хорошо разыгрывает жертву доноса. За беспатентное шитье — штраф, предупреждение… Ему выгодно сейчас быть такой жертвой».

— В основном на эти.

— В основном? — саркастически заметил Шумский. — Кому вы шили?

— Разным знакомым, товарищам.

Шумский обследовал комнату, прощупал кровать, потом подошел к машине, открыл ящик. Среди иголок, старых наперстков, шпулек он заметил желтый тюбик, вынул и открыл его. Цвет помады был темный, вишневый.

— Вы холосты?

— Холост.

— А как попала к вам губная помада?

Потапенко сделал попытку улыбнуться, развел руками:

— Ей-богу, не припомню. Должно быть, кто-нибудь из женщин оставил… заказчиц…

— Вы ведь шьете мужское платье.

— Да, но может быть… это были и не заказчицы, — вызывая на интимность, сказал Потапенко.

— Все может быть, — ответил Шумский, откладывая в сторону тюбик.

Сидя на корточках возле старинной тумбы с запыленным бюстом Оффенбаха, Изотов молча перебирал книги, тетради, журналы, которые он извлек из тумбы. Потом встал, подошел к столу и, разложив перед Потапенко два журнала мод, общую тетрадь и телефонный справочник, спросил:

— Это все — ваша собственность?

Потапенко недоуменно посмотрел на Изотова:

— А чья же? В моем доме все мое.

— Кто знает. — Изотов поднял свои белесые брови. — Вдруг эти вещи тоже оставили ваши заказчики или заказчицы.

— Нет, мои.

— Тогда я прошу, подпишите, пожалуйста, протокол в подтверждение ваших слов.

— А теперь скажите мне, — вмешался Шумский, — кто приезжал к вам из Риги? Учиться играть на аккордеоне. Ведь вы еще и аккордеонист, не правда ли?

— Да, но сейчас я играю только дома, изредка, больше для души.

— Вы не ответили мне, — настаивал Шумский.

— Не знаю, кого вы имеете в виду.

— Далматов, например, брал у вас уроки?

— Далматов?.. Далматов?..

— Ну что же вы так долго, Потапенко, вспоминаете? Он же у вас жил довольно продолжительное время. И не один. Разве не так?

— Да, да, жил, — закивал Потапенко. — Ну и что такого? Вы же сами хорошо знаете, зачем тогда спрашиваете?

— Проверить хотим. Вдруг ошибаемся? А где Далматов работает?

— Не знаю, не интересовался.

— Вот это уж нехорошо, — с нарочитым сожалением сказал Шумский. — Жить неделями бок о бок с человеком и не поинтересоваться, где он работает… Позвольте не поверить. Зря вы так говорите. Вы прекрасно понимаете, что нам выяснить, где работает человек, ничего не стоит… А вам от запирательства будет только хуже. Ну а Вента Калныня? Она что, жена Далматова?

— Не знаю.

— И где работает, тоже не знаете. Так?

— Не знаю. Ничего не знаю, — закричал вдруг Потапенко, вскакивая; кровь прилила к его лицу. — Ни-че-го…

— Сидите, сидите, — махнул рукой Шумский. — Что вы нервничаете? Спокойней… Кстати, вы знакомы с Красильниковым? Георгием Петровичем? Гошей?! Он шьет у вас что-нибудь? Или вы учите его играть на аккордеоне?

— Первый раз о таком слышу.

— Прекрасно, другого ответа я и не ожидал от вас… Жаль, но мы вынуждены вас арестовать. Собирайтесь.

Потапенко порылся в шкафу, надел старенький пиджак, повязал на толстой шее галстук. Потом, кряхтя, натянул пальто и сунул ноги в полуботинки. Огляделся, как бы прощаясь со своим жилищем, и, покачиваясь, вышел из комнаты, которую Изотов, уходя последним, опечатал.

15

Шумский плохо спал эту ночь: часто просыпался, сон был чуткий. Снился Потапенко, Шумский разговаривал с ним, но разговор носил какой-то странный характер: Шумский чувствовал, что задает совсем не те вопросы, которые следовало бы задать, и Потапенко выскальзывает у него из рук, хотя, казалось бы, все улики против него. Потом Шумский проснулся и долго лежал с открытыми глазами, разглядывая на стене неподвижную желтую полоску от уличного фонаря.

Боясь разбудить Ирину, он встал, осторожно, тихо прошел в кухню, там собрался, перекусил и, написав жене записку, отправился в управление.

В сейфе лежали изъятые у Потапенко вещи. Шумский вынул свернутый пиджак, встряхнул его и повесил на распялку, подумав, что необходимо сегодня же вызвать Назарчук для опознания этого пиджака.