Расследование

Оглавление

– Поппи опять тошнит по утрам. Скорее бы кончилась эта ее чертова беременность. Поппи почти все время хворает.

– Бедняжка.

– Да... Так или иначе мы сегодня не идем на эти танцы. Она говорит, что это свыше ее сил...

– Танцы?

– Скаковой фонд устраивает вечер с танцами. У тебя же на каминной полке лежат билеты. Забыл?

– Ах да. Совсем забыл. Мы же собирались идти вместе.

– Да, но теперь тебе придется отправиться без нас.

– Я никуда не иду!

– Я так и подумал. – Он глубоко вздохнул и сделал большой глоток. – Где ты пропадал вчера?

– Навещал людей, которые совершенно не хотели со мной общаться.

– Какие результаты?

– В общем-то никаких. – Я рассказал ему коротко о Ньютоннардсе и Оукли, а также о часовом разговоре с Энди Трингом.

Поскольку дорога из Бирмингема проходила мимо его деревушки, я вспомнил о нем. Впрочем, первым импульсом было прогнать эти мысли подальше. Что и говорить, визит в дом стюарда, только что лишившего тебя лицензии, – несколько нестандартное поведение для дисквалифицированного жокея. Если бы я не был сильно огорчен его поведением, то просто проехал бы мимо.

Мое появление никак не обрадовало Тринга. Поскольку он открыл дверь своего старого особняка сам, то был лишен возможности сказаться отсутствующим.

– Келли?! Что вы тут делаете?

– Пришел к вам за объяснениями.

– Мне вам нечего сказать.

– Ошибаетесь.

Он нахмурился. Только врожденная воспитанность помешала ему захлопнуть дверь перед моим носом и уйти.

– Ну входите. Только ненадолго.

– Большое спасибо, – сказал я без тени иронии и прошел за ним в ближайшую комнату, где было много книг, письменный стол, три глубоких кресла и цветной телевизор.

– Ну, – произнес он, закрыв дверь, но не предлагая мне кресло. – Зачем пожаловали?

Тринг был на четыре года старше меня и примерно одного роста и веса. Почти такой же подтянутый, как в годы своей скаковой карьеры, почти тот самый Энди Тринг, с которым мы запросто общались в раздевалке. Только тогдашняя его открытость теперь исчезла, поотстала, когда он двинулся по тропинке, что вела от жокея-любителя к Представителю Власти.

– Энди! – воскликнул я. – Ну неужели вы искренне верите, что та скачка была фиксирована?

– Вас за нее дисквалифицировали, – холодно ответил он.

– Признан виновным и виновен не одно и то же.

– В данном случае я не согласен.

– Значит, вы глупы, – сказал я, забыв вежливость. – И перепуганы до потери вашего жалкого сознаньица.

– Хватит, Келли! Я не обязан выслушивать от вас такое. – Он распахнул дверь и выжидающе застыл около нее, надеясь, что я уйду. Я остался. Поскольку он не был намерен выпихивать меня силком, ему пришлось терпеть мое общество еще некоторое время. Злобно посмотрев на меня, он закрыл дверь.

– Извините, – сказал я уже другим тоном. – Пожалуйста, извините. Раз уж мы вместе скакали по крайней мере лет пять, мне показалось... что вы не поверите с такой легкостью, что я нарочно отдал скачку. Я всегда стараюсь выиграть, если на то есть хотя бы малейшая возможность.

Тринг молчал. Он-то знал, что я не заваливаю скачек. Тот, кто сам когда-то скакал, прекрасно знает, кто из жокеев ездит честно, а кто нет, и несмотря на то, что сказал на расследовании Чарли Уэст, я вовсе не был в этом деле артистом, потому что никогда не упражнялся в высоком искусстве проигрыша.

– Но ведь были же эти деньги, – наконец сказал он. В его голосе слышались недоверие и разочарование.

– Это не мои деньги. Их принес с собой в мою квартиру Оукли и там сфотографировал. Все эти так называемые улики, как, впрочем, и само расследование, – самая настоящая подделка. Фальшивая монета.

Он окинул меня долгим недоверчивым взглядом. Потом сказал:

– Я все равно уже ничего не могу сделать.

– Чего вы боитесь?

– Хватит повторять, что я чего-то боюсь! – раздраженно воскликнул он. – Просто я ничего не могу изменить, даже если вы действительно ни в чем не виноваты.

– Я-то не виноват, но вы... Может, вам кажется, что вы в порядке, но со стороны создается впечатление, что вы напуганы. Но, может, вы просто стесняетесь своих старших коллег? Тогда все понятно. Школьник в компании наставников. Страшно сделать то, что вызовет их праведный гнев.

– Келли! – воскликнул он, как человек, который ушиб больное место.

Но я решил быть жестоким до конца.

– Вы не мужчина, а недоразумение. – С этими словами я шагнул к двери. Он не сделал попытки открыть ее мне. Вместо этого он махнул рукой, призывая меня остановиться. Вид у него был рассерженный, что я вполне мог понять.

– Это нечестно. Лишь потому, что я не могу вам помочь...

– Вы могли мне помочь. На заседании Дисциплинарного комитета.

– Вы же не понимаете...

– Отлично я все понимаю. Вам было проще поверить в мою виновность, чем сообщить о ваших сомнениях лорду Гоуэри.

– Не так просто, как вам кажется.

– Я вам признателен за это, – сказал я с иронией.

– Я не хочу сказать... – Он помотал головой. – Я хочу сказать, что все на деле куда сложней. Когда Гоуэри попросил меня присутствовать на расследовании, я решил, что все это чистая формальность, что скачка была честной и вы сами удивлены ее исходом. Полковник Миджли говорил мне, что смешно даже затевать расследование. Я и не предполагал, что буду причастен к вашей дисквалификации.

– Вы, кажется, сказали, что лорд Гоуэри попросил вас присутствовать на заседании?

– Ну да. Это вполне в порядке вещей. Стюарды на таких расследованиях не выбираются по жребию.

– Существует какая-то очередность?