Умирать — в крайнем случае

Оглавление

Занятый подобными мыслями, от которых с профессиональной точки зрения нет абсолютно никакой пользы, я сижу до тех пор, пока не начинаю чувствовать, что мой плащ впитал в себя слишком много влаги. Спрыгнув со скамейки, я направляюсь в сторону Дрейк-стрит. Намерения у меня весьма несерьезные с профессиональной точки зрения: меня потянуло в эту собачью погоду выпить чашку горячего кофе у мистера Оливера. Но в последний момент судьба распорядилась иначе.

— А, мистер Холмс! — радушно восклицает шеф при виде меня. — Как идет расследование? Я подозреваю, что вы готовитесь преподнести мне дьявольски интересное раскрытие.

Он, само собой разумеется, подозревает совершенно противоположное и явно намерен как следует поиздеваться надо мной и над моим провалом. Его хорошее расположение духа говорит о том, что он весьма доволен недавней встречей с американцем.

— Боюсь, мистер Дрейк, что вы правы, — отвечаю я с соответствующим случаю выражением озабоченности. — Раскрытие действительно интересное, но вместе с тем весьма неприятное.

Улыбка медленно сходит с лица Дрейка, и, предугадав, что ему потребуется средство для укрепления душевных сил, он выбирается из-за письменного стола и делает несколько не совсем уверенных шагов в сторону передвижного бара.

— Чего же вы ждете? Хотите, чтобы я получил разрыв сердца? — спрашивает меня Дрейк довольно спокойным голосом, беря в руку бутылку «Баллантайна». — Говорите, черт возьми!

— Я бы предпочел, чтобы вы послушали их, — отвечаю я и, достав из кармана пресловутый аппарат, включаю магнитофон.

Запись, конечно, далеко не образцовая и не очень громкая, но это не мешает Дрейку по достоинству оценить смысл реплик, которыми обмениваются между собой Ларкин и Мортон. Причем смысл этих реплик настолько поглощает его внимание, что он даже забывает налить себе традиционную дозу виски. А это можно считать случаем уникальным.

— Чертов янки, — бормочет он вполголоса, когда запись кончается. — Он мне за все заплатит…

— Под конец Мортон еще раз обозвал вас старым дураком, — уточняю я, чтобы подлить масла в огонь. — Но Ларкин возразил ему и сказал, что вы не дурак, а мошенник и подлец.

— Бросьте вы эти художественные детали, Питер! — прерывает меня Дрейк. — Могу заверить вас, что мне не требуется допинг.

Он наливает себе двойную дозу виски и небрежным жестом предлагает мне последовать его примеру. Сделав два больших глотка, Дрейк поворачивается ко мне.

— Ну, чего же вы молчите? Когда я не желаю вас слушать, вы болтаете без умолку, а когда надо говорить, молчите, как пень. Я жду ваших комментариев.

— По-моему, все ясно и без комментариев, — говорю я и встаю, решив, что мне тоже не худо «заглянуть в бар». Взяв в руки темно-коричневую бутылку, я лаконично бросаю:

— ЦРУ.

— ЦРУ? А почему не «Интерпол»? — спрашивает шеф.

— ЦРУ или «Интерпол» — какая разница. Это не меняет ситуации, — замечаю я, наливая себе виски. Но если бы это был «Интерпол», все было бы кончено уже после отправки первой партии, а мы бы давно сидели за решеткой.

— А чего, по-вашему, добивается ЦРУ?

— Большого скандала. Политической сенсации. А чтобы сенсация и скандал получились погромче, отправленная нами партия должна быть посолиднее. Вы слышали, что сказал господин Мортон: «Не меньше десяти килограммов героина». Потом устроят засаду в условленном месте, конфискуют наркотик, поднимут шум в печати, обвинят коммунистов, что они хотят отравить свободный мир. А самое интересное то, что все это оплачивается деньгами из вашего кармана.

Дрейк некоторое время молчит, обдумывая мои слова.

— Похоже, что так оно и есть, — соглашается он. — Или приблизительно так. Во всяком случае, ловушка налицо. А ведь только сейчас этот чертов янки убеждал меня, что нужно перейти к отправке крупных партий, брал на себя обязательства немедленно сбыть все за океаном.

Дрейк решительно выливает в горло остаток виски и, устало откинувшись на спинку кресла, погружается в раздумье.

Я успеваю допить виски и до половины выкурить сигарету, когда рыжий медленно поднимается и выходит из комнаты, изменив своему правилу не оставлять меня одного в кабинете. Его отсутствие длится не более двух минут. Вернувшись, он произносит с грустью:

— Что ж, придется проститься с Ларкиным, дружище. Вы знаете, что я человек гуманный, но ничего не поделаешь: с Ларкиным придется проститься.

— А вам не кажется, что уже поздно? — спрашиваю я. — Может, Мортону уже все известно…

— Что, например?

— Например, дата отправки следующей партии…

— А, значит, вы тоже считаете Дрейка старым дураком, Питер, — с печальным укором говорит он. — Вы думаете, что старина Дрейк совсем выжил из ума…

— Что вы, я не имел в виду ничего подобного, — спешу заверить его я.

— Имели, дружище, имели, — он грозит мне пальцем. — Ну да ладно, я не злопамятен.

Затем он возвращается к главной теме:

— Ну как, Питер, у вас найдется сил пережить такое?

— О чем вы?

— Все о том же — о необходимости распрощаться с Ларкиным. О чем еще я могу говорить?

— Не забывайте, что Ларкин — человек ЦРУ.

— Как я могу забыть такое! Именно по этой причине мы устроим в его честь скромную тризну.

— У ЦРУ руки длинные, мистер Дрейк.

— Не настолько, Питер, чтобы дотянуться до Дрейк-стрит. Здесь, в Сохо, ЦРУ не котируется, дружище. Здесь мы привыкли обходиться без ЦРУ.

Он опять подходит к бару, чтобы налить себе очередную дозу.

— Запаситесь, стало быть, нужным самообладанием, Питер, и обуздайте свою скорбь. Вы ведь знаете, я тоже человек чувствительный, но наши эмоции не должны идти вразрез с чувством долга и справедливости. Не то все пойдет прахом.