О мертвых — ни слова

Оглавление

По странному совпадению все они словно испарились. Причем исчезновения произошли по одному и тому же сценарию: люди пришли на работу, потом их подозвали к телефону, и спустя какое-то время спохватившиеся сотрудники нигде не могли их отыскать. Правда, это касается тех, кто работает вне дома. Как исчезли остальные — неизвестно. Но исчезли все.

Капитан Селезнев посмотрел на меня долгим внимательным взглядом.

— Варвара Андреевна, мне кажется, вы попали в серьезный переплет. Вы, конечно, можете все отрицать, но водитель «скорой», вероятно, вас опознает, соседи подтвердят, что у вас есть синий «Запорожец», в квартире Луца, скорее всего, найдутся отпечатки Подкопаева, и кто-нибудь из жильцов, возможно, вспомнит, что видел его в пятницу вечером. Не исключено, что найдутся и свидетели, заметившие, как вы укладывали тело в машину.

Он помолчал, потом подался вперед, положил локти на стол и сцепил пальцы.

— Я хочу помочь вам. Честное слово. И более того, могу это сделать. Начальству ничего не известно о частном расследовании, предпринятом мною в субботу. Я могу пустить следствие по другому пути: отыскать человека, у которого Подкопаев жил последние три недели, проверить его алиби, выявить многочисленные связи покойного и разбираться с ними до скончания века. Могу даже сфабриковать улики, указывающие на самоубийство. Только мне нужно знать, что произошло на самом деле.

Потрясенная, разбитая, уничтоженная, я сидела, впившись пальцами в подлокотники кресла и пожирала глазами сидящего передо мной сыщика. «Ему все известно! Нам конец. Машенька… нет, об этом лучше не думать… Но что за бред он несет насчет фальсификации улик? Для чего ему это? Ловушка? Он и так знает не меньше моего. Или господин Селезнев желает, чтобы я преподнесла ему убийцу? На блюдечке с голубой каемочкой? Ну-ну! Но за какую же дуру он меня держит, если надеется, что я поверю в его желание помочь! Да еще такой ценой! Будь это правда, я могла бы уничтожить его одним словом. Неужели он считает меня самовлюбленной идиоткой, способной принять за чистую монету его готовность сунуть голову в петлю ради совершенно посторонней ему девицы? Надо полагать, за мои красивые глаза. Что наплел ему обо мне Пашка Сегун?»

Я почувствовала, что взорвусь от возмущения и внутреннего напряжения, если останусь сидеть на месте, и заметалась по тесной кухне, убирая со стола.

— Варвара Андреевна, вы должны рискнуть, — снова заговорил Селезнев. — Судя по тому, что мне известно, любовь к риску у вас в крови, а сейчас вам просто нечего терять. Мы одни, я никогда не смогу сослаться на ваши слова. И не буду. Доверьтесь мне.

Я посмотрела ему в глаза и поняла, что сейчас совершу самую большую глупость за свою отнюдь не безупречную жизнь. Здравый смысл надрывался: «НЕ СМЕЙ!» — но остался в меньшинстве. Собрав последние остатки разума, я задала прямой вопрос:

— Зачем вам это?

Он усмехнулся:

— Тяжелый вопрос. Позвольте мне не отвечать. Правда прозвучит глупо и фальшиво. «Мысль изреченная есть ложь» — помните? Может быть, когда-нибудь потом… хорошо?

— Ладно, — угрюмо согласилась я. — Но предупреждаю: если вы меня надуете, я спрыгну с университетской башни, а перед этим оставлю записку с точным указанием, где искать виновника моей смерти. Не надейтесь, что после этого вам удастся долго протянуть. У меня хорошие друзья.

— Не сомневаюсь. — Под его улыбкой испарились остатки моего здравого смысла. — Жаль, что мне не выпадет чести погибнуть от их руки.

— Не зарекайтесь. — Я вздохнула и снова полезла в холодильник. — Лучше достаньте вон с той полки стаканы. Раз уж вы стали моим демоном-искусителем, предлагаю выпить на брудершафт.

Глава 7

— Варька, — сказал Селезнев, когда мы, троекратно облобызав друг друга, вновь уселись за стол. — Симпатичное имя! Ты позволишь мне тебя так называть?

— Ради бога, — великодушно разрешила я и окинула своего визави задумчивым взглядом. — Ты, пожалуйста, не обижайся, но твое имя не кажется мне таким удачным. Федор звучит чересчур чопорно и официально, а Федя — просто несерьезно. Дядя Федя съел медведя. Можешь предложить что-нибудь другое?

— Могу, — с готовностью подтвердил Селезнев. — Придумай мне подходящее прозвище.

Я хмыкнула. Вообще-то к абсурду мне не привыкать; он вторгается в мою жизнь на каждом шагу, но сегодня все прежние рекорды оказались под угрозой. Сначала работник милиции, призванный всеми правдами и не правдами вытягивать признания и подлавливать свидетелей на лжи, по секрету выбалтывает подозреваемой всю информацию по делу, потом изъявляет готовность совершить должностное преступление, потом с восторгом встречает предложение выпить на брудершафт и в заключение предлагает придумать ему кличку. Не слабо… Особенно если учесть, что наше знакомство состоялось час назад.

— Тебе какое? Уголовное? Покруче? Смоленый, Паленый или Меченый?

Селезнев рассмеялся, и ситуация почему-то перестала казаться мне нелепой. Наверняка в предыдущей жизни мы с ним прошли бок о бок огонь, воду и медные трубы, иначе откуда бы взяться ощущению, будто я знаю его целую вечность?

— Это чересчур экзотично. Но если ты считаешь, что мне подходит…

— Да нет, пожалуй. Погоди, дай подумать. Федор… Теодор — Божий дар. Вообще-то, если ты не врешь и действительно хочешь нам помочь, так оно и выходит: тебя послало нам само провидение, не иначе. Теодор… Тео? Нет, это ужасно. Богдан? Даня? Уже лучше, но все-таки не то. Божий дар… По-еврейски — Вениамин. Веня? Нет. Бен? Фу! Бенджи? Не пойдет. А как, интересно, это звучит по-латыни?