Мы не расстанемся

Оглавление

— Немедленно в постель, Надя.

— Только когда вы уберетесь из моего дома.

— Проклятье! Женщина, почему вы вечно спорите?

Ален вскочил с кресла, схватил ее и понес. Мышцы его напряглись. От усилия — или гнева — на шее выступили жилы. Она различила запахи древесного дыма, кофе и мыла и почувствовала исходящие от него волны сильнейшего душевного волнения.

Сжатая с такой силой, она ожидала боли, но его массивная горячая грудь вызывала у нее лишь ощущение безопасности. Лампа в ее комнате высвечивала смятую постель. Он опустил ее туда осторожно, словно новорожденную.

— Вот что я скажу вам, миссис Адам, — заговорил он, выпрямившись. — Давайте заключим с вами договор: я не вмешиваюсь в вашу жизнь, а вы — в мою.

— Прекрасно. Я согласна.

Повернувшись, Ален заставил себя не оглядываться. Уж очень хотелось извиниться, еще больше — объяснить. К своему стыду, он не мог сделать ни того ни другого.

5

Ален работал размеренно, двигался как точный механизм, все внимание — куче дров, с каждым часом становившейся выше.

Ему доставляла удовольствие физическая работа, особенно колка дров. Она обостряла его чувства, улучшала дыхание и утомляла достаточно, чтобы заглушить чувство одиночества в те редкие вечера, когда Ален возвращался в свой пустой дом раньше одиннадцати.

После ночи, которую хотелось поскорее забыть, он жаждал лишь освободиться от ощущения тела Нади и вкуса ее губ.

Ален поставил на колоду новое полено. Смахнув рукавом пот с лица, снова взялся за топор, нанес точный удар, и полено раскололось надвое. Но даже усталость не мешала ему грезить о ее теле. Это была сладкая мука. Грудь Нади как раз умещалась в его ладони. И он мучил себя сейчас, вспоминая свои ощущения. Или представляя, как тепло и уютно было бы ему с ней.

Стон вырвался из его плотно сжатых губ. Ален не знал женского тепла уже больше девяти лет. И даже почти убедил себя в том, что утратил способность к сексуальной жизни.

К чему обманывать себя? Все эти годы ему, разумеется, не хватало секса. В первые годы добровольно взятого обета безбрачия бывали ночи, когда ему казалось, что он сходит с ума.

Время постепенно сгладило физиологические ощущения. Самоконтроль позаботился об остальном. До последней ночи.

Но одиночество было его собственным выбором. Может же мужчина передумать? Да и что потом? В одно мгновение ввергнуть ее в грязь и мерзость, которых предостаточно было в его прошлой жизни? Покрыть ее и ее дочь позором, который он принес своему отцу и сестрам?

Нет, он не падет так низко.

Ален так утомился, что ему потребовались четыре ходки вместо обычных двух, чтобы наполнить ящик для дров у двери. При этом часть поленьев он обронил по дороге.

Грудь Алена тяжело вздымалась, капельки пота замерзли на лице. Он едва нашел силы вытереть топор и насыпать корма в кормушку для птиц под окном.

Когда он наконец развел огонь в камине, его шатало от изнеможения. О еде не могло быть и речи. Даже будь у него силы приготовить что-нибудь, вряд ли это понравилось бы его желудку.

Кое-как он поднялся по ступенькам в свою спальню и снял одежду, прежде чем рухнуть в постель. Но, несмотря на крайнее утомление, сон еще довольно долго не приходил к нему.

…Кто-то выключил ее будильник. Доктор Смит, конечно, после того как она заснула. И ушел. Только одеяло в кресле напоминало о нем. Нет, не только. Надя поднесла руку ко рту и коснулась кончиками пальцев своих губ. Припухшие, они стали особенно чувствительными.

Привлекательный мужчина, даже сексапильный, когда не хмурится. Судя по поцелуям, отличный любовник. Такому нетрудно найти себе партнершу.

Готовя кофе, она уговаривала себя забыть случившееся ночью. Простое проявление заботы с ее стороны он принял за сексуальное домогательство. Но так случилось.

Нет, Ален не может быть порочным человеком. Она видела его доброту и не может поверить в это. Скорее, еще один избалованный холостяк, решивший, что берет то, что ему предложили.

Только эти рассуждения ничего не стоили. Надя все еще продолжала видеть боль в его глазах и чувствовать одиночество.

Она догадывалась, что в его жизни не хватает ласки. Больше всего ему нужна женщина, которая сможет вернуть к жизни насмешливые морщинки вокруг глаз. Понимает ли он сам это?

Надя задумалась. У нее есть Элли, газета и целый список целей, которых она хочет достичь. Любовная связь с кем бы то ни было, тем более с таким переменчивым мужчиной, как доктор Смит, могла быть где-то в самом конце этого списка…

— Ma, а где доктор?

Обернувшись, она увидела в дверях кухни Элли с разочарованным лицом.

— Ему пришлось уйти, маленькая. Ты же знаешь, врачи — очень занятые люди.

— Ты сказала ему, что одеяло принесла я?

Надя едва не застонала.

— Извини, милая, забыла, но я уверена, что он был бы доволен, если бы узнал, что ты позаботилась о нем.

— Но ты же обещала, сама говоришь, что обещание — это святой долг и что выполнять его так же важно, как и говорить всегда правду.

— Ты права. Я допустила серьезный промах.

— Но я могу позвонить ему. Он мне разрешил.

— Прекрасная мысль, дорогая, но только лучше сделать это после завтрака.

— Но мне хочется сейчас!

— Хорошо, только вряд ли он будет на работе так рано.

— Тогда позвоню ему домой. Он записал телефон на обороте карточки, которую дал мне вчера в больнице.

Вафли в вафельнице безнадежно сгорели…

Радостная Элли поспешила в свою комнату, и через несколько секунд Надя услышала, как она говорит по телефону. Скоро Элли уселась на свое место за столом, отпила большой глоток молока и объявила: