Опасные удовольствия

Оглавление

– Благодаря этим бумажкам мне удастся убедить начальство устроить облаву на Куницына.

– Облаву! Мне становится его жаль. Давай не будем ему вредить! Он славный.

– Дирли, ну ты опомнилась! Скормила мужику тонну снотворного, запустила в его кабинет роту налоговых полицейских – и на попятную! Где тут ксерокс?

– В приемной есть. Раньше я не была знакома с Куницыным. Пообщалась и прониклась нежностью.

– А со мной ты тоже общалась, – с обидой заметил Костя. – Я у тебя совсем не вызываю симпатии? Не нравлюсь?

– А почему я тебе помогаю? Глупый.

Костя включил копир и принялся за дело. Аппарат тихо гудел, внутри пластмассового корпуса перекатывался валик света. Дирли-Ду и здесь встревала в процесс. Она хватала горячие ксерокопии, пробегала жадным взглядом абзацы.

– Да что же это такое?! – возмутился наконец капитан. – Сейчас получишь по мягкому месту!

– Какое мягкое место ты имеешь в виду? – удивилась Дирли-Ду, посмотрев вниз, на холмики груди, живот, бедра, – все, обтянутое тончайшей тканью. – Мне интересно! Объясни хотя бы, в чем виноват Куницын?

– Твой обворожительный Куницын тянет соки из Отечества, выкачивает миллиарды, обворовывает Родину, набивает свой бездонный карман.

– Патетическая соната. Финал.

– Смеешься, да? – Костины глаза горели лихорадочным блеском. Он оседлал любимого коня и понесся вскачь. – Ты просто не представляешь размеры его преступной деятельности. Преступление, которое совершил я, проникнув в его сейф, так же ничтожно, как воробьиный скелетик рядом с ребром бронтозавра. Если бы не погиб Глеб Батурский, в моих руках не оказалось бы нескольких бесценных документов, указывающих на Куницына. Ему просто не повезло, и я мог бы отмахнуться и не вникать, но я устроен иначе. Таких, как Куницын и Батурский, надо истреблять. Пока живут десятки, сотни людей, оставляющих за собой право превращать общественное достояние в частную собственность, России ничего хорошего не светит.

– Костя, ты ведь не злой! – испуганная гневной тирадой пискнула Дирли-Ду. – А Батурский, между прочим, много занимался благотворительностью. Я читала в прессе!

– А ты читала в прессе, сколько триллионов он скрыл от налогов? Конечно нет. Да он украл эти деньги у пенсионеров, инвалидов, больных детей. Одной рукой воровал у народа, другой – кидал жалкие подачки, не забывая сообщать о каждой своей благотворительной акции в газеты.

Дирли-Ду насупилась.

– Ты мне не веришь, – продолжал Константин. – Ну, вот смотри, например. Договор о сотрудничестве. Куницын договаривается с генеральными директорами объединений, что они будут поставлять ему нефть, скрытую от сводок. Контракты на реализацию нефти: в декабре прошлого года продано Германии 120 тысяч тонн по 105 долларов за тонну, в марте этого года 100 тысяч тонн, в мае – 130 тысяч тонн. Прошлый месяц – продано Германии 240 тысяч тонн нефти. Умножай в уме. А вот и счета частных лиц, куда переводятся деньги – десятки миллионов долларов, – вырученные от столь успешной торговли. Наверняка эти счета принадлежат, кроме самого Куницына, крупным правительственным чиновникам, министерским боссам. Без их согласия Куницын не смог бы создать такую стройную конструкцию.

– А Батурский здесь с какого боку?

– Как с какого? Банк «Гарант» имеет представительство в Германии и через него перечисляются деньги за проданную нефть.

– Так, значит, Куницын фантастически богат? – сделав квадратными свои аквамариновые глаза, прошептала Дирли-Ду и оглянулась на дверь кабинета. – Оттуда доносился тихий храп бесчестного нефтяного воротилы Куницына. – Он должен быть дьявольски богат!

Вероятно, это было все, что смогла уловить Дирли-Ду из пламенной, проникнутой гражданским пафосом речи Константина.

Костя с сожалением посмотрел на аквамариновую подельницу, вздохнул:

– Знаешь, ты кто?

– Кто?

– Дирли-Дурочка. Я закончил. Пойдем.

Костя аккуратно сложил в портфель ксерокопии и возвратил в сейф оригиналы.

– Я ухожу. Ого, четвертый час. Ты не замерзнешь тут?

– Буду греться о спящего миллиардера. Как ты думаешь, утром он не предложит мне руку и сердце?

– Обязательно откажись. Ездить на свидания и отправлять посылки в колонию усиленного режима – сомнительное удовольствие.

– Жестокий! Чао!

– Около восьми он, я думаю, проснется. Буду тебя ждать в машине на автостоянке.

– Давай. Не хочешь поцеловать меня в щечку? – Константин замер.

– Неблагодарный! – возмутилась Дирли-Ду. – Я вроде оказала тебе услугу.

– Дирли… Ты не представляешь, как я тебе благодарен! И с каким диким удовольствием я бы сейчас…

Костя жадно смотрел на Дирли-Ду, глаза его мерцали мрачным огнем. Портфель с бесценными бумагами уже валялся у его ног. Но капитан не двигался.

– Нет. Нельзя, – вздохнул он обреченно, поднял портфель и направился к выходу.

– Почему нельзя? – удивленно крикнула вдогонку Дирли-Ду. – Почему нельзя?

– Ты принадлежишь Андрею, – донеслось из коридора.

– …Я принадлежу Андрею? – удивленно говорила Дирли-Ду, забираясь на диван и прижимаясь к горячему, уютному Куницыну. – Андрею? Нет. Если я кому-то когда-то принадлежала, то маме с папой, солнечному свету и воде, утреннему воздуху, цветам и пчелам, аромату хвои в осеннем лесу, упавшим листьям. Природе, мирозданию, Богу. Но принадлежать конкретному мужчине? Исключено…

Глава 31

В семь утра происходила сдача дежурства.

– Ну и ночка сегодня выдалась, мужики, – сказал крепыш с бычьей шеей и неимоверным торсом, на груди которого была укреплена (для тупых) карточка с надписью «Охранник». – Правда, Ген?