Я убиваю

Оглавление

– Любимая, здесь же холодно…

И опять никакого ответа. Йохан ощущает, как странная тревога судорогой сводит ему желудок. Он осторожно поворачивает к себе голову Эриджейн и встречает безжизненный взгляд. От легкого движения из полураскрытого рта льется вода. Йохан тотчас понимает, что она мертва и сотрясается в безмолвном вопле. Он резко встает, и в тот же миг чей-то влажный локоть обхватывает его горло, сдавливает его и отгибает назад.

Йохан ростом выше среднего, отличный, превосходно натренированный спортсмен, он многие часы проводит в гимнастическом зале и бегает трусцой, чтобы выдерживать чудовищные физические нагрузки, каких требует гонка Гран-при. Однако нападающий выше него и так же силен. На его стороне эффект неожиданности и потрясение, только что испытанное Йоханом при виде мертвой девушки. Пилот невольно хватает руку человека в водолазном костюме, сжимающую ему горло, всеми силами старается ослабить захват, и краем глаза видит, как что-то сверкает совсем близко. Мгновение – и острый, как бритва, нож в руке нападающего с легким свистом рассекает воздух по короткой нисходящей дуге.

Лезвие вонзается между ребрами – прямо в сердце. По телу спортсмена пробегает дрожь и наступает смертельная агония. Йохан чувствует во рту вкус собственной крови и умирает в холодном свете луны.

Человек в черном костюме всаживает нож все глубже, пока тело Йохана не обвисает на его руках бездыханным грузом. Только тогда он извлекает нож, придерживая труп своим телом, легко укладывает его на палубу рядом с девушкой, некоторое время смотрит на безжизненные тела у своих ног, и переводит дух. Потом берет труп мужчины за руки и тащит вниз, в каюту.

У него мало времени, и до восхода солнца еще многое нужно сделать.

Единственное, чего ему недостает сейчас, – это музыки.

4

Роджер вышел на палубу бальетто и вдохнул свежий утренний воздух. Была половина восьмого, и день обещает быть великолепным. Спустя неделю после Гран-при владельцы яхты, на которую он нанялся матросом, уехали и оставили судно на его попечение в ожидании летнего круиза, который обычно длится месяца два. Так что он будет теперь преспокойно жить в порту Монте-Карло еще по меньшей мере месяц или полтора без утомительного общения с судовладельцем и его женой, жуткой занудой, так обвешанной драгоценностями, что при солнце на нее невозможно смотреть без темных очков.

Донателла, официантка портового ресторана, накрывала столы на открытом воздухе – на причале. Скоро придут завтракать служащие из офисов и портовых магазинов. Роджер молча наблюдал за ней, пока она его не заметила. Донателла улыбнулась ему и неуловимым движением слегка выпятила грудь.

– Как жизнь, ничего?

Роджер продолжил шутливую болтовню, какая с некоторых пор вошла у них в обычай, и теперь изобразил глубокую печаль.

– Ничего, только можно бы и получше…

Донателла прошла от столиков к корме его яхты и остановилась. Открытая кофточка позволяла рассмотреть завлекательную ложбинку между грудями, и Роджер заглянул туда сверху, словно запустил удочку. Девушка заметила это, но не выразила ни малейшего неудовольствия.

– Знаешь, если бы ты поменьше глазел, а побольше говорил, да к тому же с толком… Эй, что делает этот дурень?

Роджер повернулся в ту сторону, куда смотрела девушка, и увидел двухмачтовый бенето, который на всей скорости шел прямо к яхтам у причала. На палубе – никого.

– Проклятые идиоты.

Он оставил Донателлу, бросился на нос бальетто, яростно заорал и замахал руками.

– Эй вы, там, на двухмачтовой, осторожней!

На яхте не подавали никаких признаков жизни Она неслась прямо к причалу, не сбавляя скорости. Оставалось уже несколько метров, и столкновение было неизбежно.

– Эй вы…

Роджер отчаянно закричал и в ожидании удара схватился за поручни. С сухим треском нос бенето вспорол левый бок бальетто и, соскользнув с него, застрял, слегка наклонившись, между его бортом и соседней яхтой. По счастью, двигатель был не настолько мощным, чтобы нанести серьезный ущерб, к тому же кранцы смягчили удар, и все же на боку яхты осталась заметная вмятина. Роджер был вне себя от ярости и заорал, исходя злобой.

– Да вы что, совсем с ума сошли, идиоты долбаные?

С двухмачтовой яхты никто не ответил. С носа бальетто Роджер спрыгнул прямо на корму бенето. На берегу между тем уже собрались любопытствующие. Оказавшись на корме, Роджер пришел в замешательство. Румпель штурвала был блокирован. Кто-то вставил в него багор и привязал линем. Бурый след на палубе вел к лестнице в каюту. Все выглядело так странно и мрачно, что Роджеру стало весьма не по себе. Он медленно спустился по лестнице и увидел, что странный след заканчивается возле стола большой темной лужей. Волосы у Роджера встали дыбом: ясное дело, кровь. На ватных ногах он шагнул вперед. Кто-то кровью написал на столешнице два слова:

...

Я убиваю…

Многоточие наводило леденящий ужас. Роджеру было двадцать восемь лет и он вовсе не был героем, но, тем не менее, что-то побудило его подойти к двери, ведущей, по-видимому, в каюту. Он чуть помедлил, ощутив сухость во рту, и толкнул дверь.

Его окатила такая волна сладковатого зловония, что он едва не задохнулся от тошноты. Даже не хватило сил закричать. До конца дней увиденное будет повторяться каждую ночь в его кошмарных снах.

Полицейский, поднимавшийся на яхту, и люди на набережной видели, как Роджер выскочил на палубу и перегнувшись через борт, скорчился в рвотных спазмах.