|
Оценить:
|
Любовь за кадром
5
Все, да не все! — усмехнулась про себя Лора. Во всяком случае, Джон Томпсон так не считает!
— Ну ладно, пойдем спать, — вздохнула она, — завтра вставать ни свет ни заря!
Лора долго не могла заснуть. На верхнем пастбище она себя покажет! Вот уж он удивится! — мечтала она.
И как в воду глядела! Джон только руками развел, когда Лора настолько увлеклась своим фотографированием, что забыла задвинуть засов на воротах загона и телята разбрелись кто куда.
На второй день она споткнулась на ровном месте и плюхнулась в лужу. На ней не было сухой нитки, когда Джон привез ее на ферму.
— Лора, ну что же ты такая незадачливая! — произнес он с тоской в голосе. — В чем дело, а?
Господи, ну неужели он не понимает, что всему виной его присутствие? — огорчилась она. Однако и на следующий день не отходила от него ни на шаг и все щелкала, щелкала своим «Кэноном».
На четвертый день Джон наконец смилостивился и, идя навстречу пожеланиям гостьи, битый час носился по всему ранчо на своем скакуне, а она его фотографировала. То лежа, то с колена, то с пригорка у реки... Изгваздалась как чучело, но была счастлива.
— Джон, а не могли бы вы меня сфотографировать верхом на вашем скакуне? — отважилась попросить его Лора, когда до обеда оставались считанные минуты.
— На память, что ли? — миролюбивым тоном бросил он.
— Ну да! Конечно, на память, — кивнула она, тряхнув растрепавшимися волосами.
— Тебя подсадить или сама справишься?
— Спасибо, я сама...
— Ну, давай, сама так сама!
Со знанием дела Лора расправила стремена, старательно подтянула подпругу, лихо вскочила в седло, и тут случилось то, что и должно было случиться, — конь дернулся. Лора не удержалась, грохнулась на землю и вскрикнула от острой боли в запястье.
— Растяпа! — гаркнул Джон. — Ну и растяпа же ты!.. Навязалась на мою голову. От тебя одни только неприятности... И я тоже хорош! — приговаривал он, поднимая ее на руки. — Какого черта согласился!
Лора заплакала, но не от боли, а от горя. Прощайте, мечты! Всему хорошему рано или поздно приходит конец! Но зато вот он, Джон Томпсон, совсем рядом... Его плечо, мужское плечо, такое удобное... Так и хочется положить на него голову.
В травмпункте сельской больницы ей наложили гипс, а потом на «скорой» отправили в Рочестер.
— Прощай, растяпа! — сказал ей Джон на прощание. — Не горюй! Видно, планида у тебя такая, гостья ты моя незадачливая...
Когда Лора напечатала фотографии, она сразу поняла, что распрощаться с ней навеки ему не удастся. Молчаливый, надежный и мужественный Джон Томпсон теперь навсегда с ней, и она с ним никогда не расстанется.
Фотографии ковбоя из глубинки имели большой успех. Маститые преподаватели наперебой поздравляли Лору и все как один пророчили ей интересную работу. Спустя какое-то время ее пригласили на беседу в Государственный департамент. Сломя голову она помчалась в Вашингтон, где ей предложили поработать фотокорреспондентом в одной из горячих точек планеты. Она согласилась не раздумывая.
А что ей еще было делать? Рука зажила, но сердце по-прежнему оставалось разбитым...
1
До встречи с сестрой оставалось минут двадцать, и Джон решил пройтись пешком. Он припарковал свой «форд» в переулке рядом с площадью, в центре которой стоял мраморный фонтан — русалки, поддерживающие большую плоскую чашу. Издали скульптурная группа напоминала огромный диковинный кубок — через край, журча и пенясь как шампанское, переливалась вода.
Джон выбрался из нагретого солнцем нутра машины, подошел к фонтану, постоял, глядя на расцвеченные радугой струи воды, а потом зашагал неторопливой походкой направо, в сторону ближайшего перекрестка. На маленькой улочке он остановился, достал из кармана джинсов записную книжку, пролистнул. Все верно. Маркет-стрит, 11.
Перед домом зеленела небольшая лужайка, отгороженная от улицы ажурной чугунной решеткой и живой изгородью, а за ней просматривался ветхий двухэтажный особняк из красного кирпича с низкими ступеньками из белого мрамора и такими же наличниками на дверях и окнах.
Он толкнул калитку. Выложенная каменными плитами дорожка привела его к крыльцу. «Благотворительное общество» — прочитал он надпись на бронзовой дощечке. Кэтлин и благотворительность? Это что-то новенькое... Сестра постоянно твердит, что в поте лица вкалывает в каком-то крупном рекламном агентстве.
Ладно, разберемся! Джон поспешил войти в полутемный прохладный сводчатый коридор. Глаза не сразу приспособились к неяркому освещению соседней комнаты, оказавшейся приемной. За машинкой сидела женщина далеко не первой молодости. Надо думать, секретарша. Или, как теперь выражаются, административный помощник. Маленькая, смуглая, со вздернутым носом, она смотрела в текст, с которого печатала, а пальцы словно сами по себе бойко сновали по клавиатуре.
Сумеречная приемная казалась необычайно унылой — ее не оживляли даже цветы, расставленные тут и там в горшках и кадках. Обстановка и вовсе привела Джона в изумление. В углу тикали высокие часы, стилизованные под антиквариат; письменный стол в окружении четырех деревянных кресел; журнальный стол перед кожаным диваном с парой таких же кресел по бокам; книжный шкаф со стеклянными дверцами, замызганными ярко-зеленой краской. Вся мебель разрозненная и расставлена кое-как... Сразу видно, контора не благоденствует.
На стенах висели в рамках неплохие копии картин мастеров фламандской школы. То ли Ван Дейк, то ли Ван Эйк... Кэтлин приобщилась к искусству и в этом вопросе мастак, не то, что он — ковбой, пастух, деревенщина...
