Старый Мёртвый Свет

Оглавление

Как только последние сомнения развеялись, а внутренняя борьба прекратилась, Виктор облегченно выдохнул и начал обратно раздеваться, чтобы принять душ и поскорее заснуть.

Теперь оставалось дождаться солнца, и можно выходить. Самое главное — к страстному желанию выжить, свойственному всем живым существам на нашей планете, прибавилась долгожданная надежда выживать не в одиночестве, а в компании другого человека, а то и не одного. А с надеждой в сердце, как известно, человек способен на все. Или, как минимум, на многое.

12. Один

Когда на часах было без пятнадцати шесть, Томаш начал одеваться. Тело колотилось мелкой дрожью, пальцы рук и ног липко похолодели, как перед серьезной дракой. Унять тревогу не получалось, но, начав подготовку, Томаш сумел немного приглушить ее.

Самое главное — чтобы твари не прокусили ему кожу и не запачкали ее своей паскудной кровью, да и вообще любой контакт с зомби может стать последним. Томаш надел толстый свитер, с трудом найденный в пыльном шкафу, и старую кожаную куртку. Подумав, он замотался шарфом по самые глаза, напялил солнечные очки, потом понял, что в них неудобно, отбросил и, наконец, зачем-то натянул старую шапку. Интересно, она-то от чего защитит? Разве что от вредного и меткого голубя. Но с ней как-то спокойнее. Ох, жарко будет, конечно, но Томаш надеялся скинуть лишнюю одежду, как только доберется до машины друзей.

Тем временем на улице послышался звук мотора, один-единственный посреди моря тишины. Томаш метнулся к окну — да, это черный «Гольф» Дамиана въезжает во двор. Друзья излишней пунктуальность не страдали, и Томаш подивился тому, что они приехали вовремя.

Черт, зараженных под домом поприбавилось! Сразу три бешеных кинулись к автомобилю, и Дамиану пришлось удирать от них по газону, оставляя на свежей траве темные проплешины. Каким-то чудом Француз успел заметить Томаша, высунуться в окно и вполне разборчиво проорать:

— Будем у пиццерии, дуй туда!

Машина вырулила из двора, зомби прекратили бесполезную погоню и остановились, с тупой злобой глядя вслед ускользнувшей добыче. Томаш команду понял и метнулся прочь от окна. Перед выходом он велел матери ни в коем случае не открывать шторы и тем более не выглядывать во двор.

— На балкон, само собой, выходить не вздумай, — твердил он. — Под окнами лежит пани Божена, и этого, поверь, лучше не видеть.

— Что? — встрепенулась мать. — Божена? Под окном? Она тоже…

— Была, да, но ее муж сбросил вниз, — нетерпеливо перебил Томаш. — Она чуть меня за собой не утянула, потому и говорю, чтобы ты из дома даже носа не высовывала. Просто слушай меня, мама, и все будет нормально.

— Радек ее сбросил?! Боженку?

— Он тоже стал ненормальным.

— Сынок, — всхлипнула Барбара. — Что вообще происходит?

Каждый раз, когда мать плакала, Томаш понимал, насколько она постарела. А он заставлял ее проливать слезы чуть ли не каждую пятницу, когда приходил под утро, едва держась на ногах. В эту секунду он себя ненавидел. Он обнял мать за плечи и произнес скороговоркой:

— Француз и Дамиан ждут меня и пиццерии, я должен бежать. Просто будь дома, не открывай никому, даже к дверям не подходи, сиди тихо, как мышка, и жди. Сейчас я выйду, ты запрешь дверь и обратно навалишь на нее шкаф, хорошо? Он тяжелый, конечно, но ты справишься. Вот и славно, идем!

Барбара протянула сыну плотную пачку денег, завернутую в пакет. Тот кивнул и убрал их во внутренний карман куртки, застегнув его на молнию.

Стараясь ступать бесшумно, Томаш подобрался к дверям, аккуратно отодвинул громоздкий шкаф и посмотрел в глазок. Чисто. Подождав для порядка несколько секунд, Томаш приоткрыл дверь и выглянул на площадку. Никто не бросился на него, никто не устроил засады, все было спокойно. Он посмотрел на маму, маленькую, уставшую и хрупкую, в мягком домашнем халате, и ободряюще улыбнулся ей. Она слабо улыбнулась в ответ бледными губами. Томаш отвернулся и шагнул вперед. Ноги сделались ватными и такими слабыми, что захотелось как можно быстрее сесть — казалось, они вот-вот подогнутся сами, и он упадет.

За спиной с тихим сухим щелчком закрылся замок. Томаш вытащил из-за пояса огромный кухонный нож для мяса, который не решился показывать матери, и сжал его в правой руке. Это придало уверенности — теперь он может быстро нанести смертельный удар. Вопрос только, хватит ли смелости бить живого человека ножом? Даже зараженного? Даже когда он рвется, чтобы убить тебя? Хватит.

Никогда прежде родной и знакомый подъезд не таил в себе столько угрозы, даже в детстве, когда Томаш с друзьями боялись старой и потемневшей от времени двери в подвал, из которого постоянно несло сыростью. Они были уверены, что там живет какой-то жуткий монстр, и если ребенок припозднится по дворе до темноты, то, стоит ему войти в подъезд и направиться к ступенькам, как чудище схватит его и утащит в сырую и затхлую темноту. Поэтому, заигравшись в футбол или прятки, Томаш всегда вихрем влетал в подъезд и старался как можно быстрее преодолеть несколько лестничных пролетов, чтобы скользкие щупальца подвального монстра не добрались до его лодыжек, не обвились вокруг них ледяным склизким змеем.

Тогда, в детстве, Томаш знал, что все эти чудища понарошку, и бояться их было просто забавно. А сегодня все по-настоящему, и это, черт подери, сводило с ума.

Он медленно спускался боком, мертвой хваткой вцепившись в рукоять ножа и стараясь не дышать. Сейчас он жалел, что жил на третьем этаже — до выхода пилить и пилить. Томаш боялся, ужасно боялся, и интуиция подсказывала ему, что победить страх можно только одним способом — действием. Он бросал взгляд то вверх, то вниз, готовый отразить нападение с любого направления, но пока все шло хорошо. Движение и пристальное наблюдение давали иллюзорное ощущение контроля, единственное противоядие для заставляющего цепенеть ужаса.