Слепой

Оглавление

101

Так думал Арлинг, сидя у теплой стены комнаты и глядя на тускнеющее небо в квадрате окна. Он чувствовал себя преданным, униженным, но не одиноким. Потому что вместе с ним в монастырской келье жила надежда. Ослабевшая, тусклая, но та самая вера в счастье, которая давала людям крылья и вдыхала жизнь в посиневшие губы.

Зимой никогда никого не убивали. Теперь эта древняя согдарийская традиция казалась Арлингу вершиной справедливости и милостью богов. Люди верили, что в самое холодное время года, когда снег покрывал Согдарию толстым белым одеялом, а ледяные ветра выдували живительное тепло из домов и замков, по улицам городов гуляла сама Смерть, забирая младенцев и стариков. Считалось, что казнь преступников могла привлечь внимание Белой Дамы, принеся, тем самым, еще большие несчастья. В дни, когда метели свирепствовали особенно жестоко, жрецы Амирона надевали белоснежные халаты и обходили городские стены, разбрасывая засушенные лепестки цветов и вознося молитвы доброму богу. Арлинг всегда искал цветы священников после бурь, но найти их не удавалось никому. Белая Дама забирала мертвые лепестки, оставляя людям взамен их жизни. Все помнили зиму начала нового столетия, когда Седрик Второй за одну ночь казнил полсотни мятежников, вздернув их на виселице, а на утро центральная улица Согдианы была усеяна трупами стариков и детей с голубыми глазами.

С тех пор в Согдарии сжигали и вешали только по весне. Жрецы Амирона не могли допустить, чтобы суеверие было оправдано на столь высоком уровне власти и предложили свое толкование приметы. Весна – это время, когда рождалась новая жизнь, и обновлялся мир. Души преступников освобождались от плена грешного тела и попадали в очищающий огонь божественного творения. Те, кто перед казнью не раскаивался в злодеяниях, сгорали в пламени правосудия, а покаявшиеся грешники возвращались к доброму богу.

Арлинг любил весну, но теперь мечтал, чтобы зима никогда не кончалась. Зимой Магда будет жить. О том, что она находилась в плену у Педера Понтуса, он старался не думать. Слишком больно было представлять ее на дыбе или в ледяной кадке. Как-то в детстве Арлинг уговорил знакомого охранника показать пойманных шпионов из южных провинций. Кошель с золотом, выданный отцом на покупку сладостей на рынке, открыл двери не только темниц, но и пыточных Понтуса. Всю следующую неделю они с Дарреном не могли без тошноты притронуться к мясу.

Пусть зима длится вечно.

Под конец первого месяца заточения Арлинг попытался молиться – конечно, не за прощение своих грехов. Так как почти все молитвенники к этому времени были разорваны и выброшены, слова пришлось вспоминать. Это оказалось труднее голодовки. И хотя Регарди всегда ходил в храмы, выполняя обязательные ритуалы, в бога он не верил, считая религию человеческой фантазией, которая кому-то облегчала жизнь, а кому-то портила. А вот Даррен в Амирона верил и, бывало, до хрипоты убеждал Арлинга, что бог существует вне зависимости от того, верят в него или нет. Раньше Регарди злился, считая, что друг издевался над ним, но теперь он понимал, что Даррен просто научился носить маски.

Если бы у него была вера, то Арлинг провел бы все это время в молитвах, как того хотел отец. Но притворяться перед самим собой оказалось сложной задачей. Ему было легко разыгрывать верующего перед отцом, императором и придворными, исповедоваться жрецам, сочиняя сказки о своем почти примерном поведении, давать лживые клятвы во имя доброго бога и молиться перед приемом пищи во время торжественных приемов. Это было модно и приносило неплохой доход, так как за каждое проявление благочестия полагалась денежная премия от Элджерона.

Но в келье он был один. Некому было хвалить или осуждать его, не было жрецов, которые лили бы в уши сладкий мед угодных Амирону речей, не горели священные огни и не благоухали белые лилии, которыми украшались храмы во время богослужений. «Верить очень просто», – убеждал он себя. Стоит только представить, что Амирон действительно существует где-то там, в раю, а может быть на небе, солнце или сорок первом, последнем, облаке света. Как там говорил Верховный Жрец? Прими бога сердцем, а не разумом, открой ему свои чувства и помыслы, и он примет тебя. То есть, с богом нужно быть честным. Это сложно, но ради Магды он смог бы пойти и не на такое.

Дождавшись, когда на его части неба появилась луна, Арлинг встал на колени, повернулся лицом к окну, и прошептал:

– Взываю к тебе, услышь меня, всесильный Господь! Ты ненавидишь всех, творящих зло и беззаконие. Погуби их своей мощью и яростью. Величественно имя твое по всей земле, а слава простирается выше небес! Отомсти врагам и предателям, погуби нечестивых! Наведи, Господи, страх на них! Пусть знают они, что согрешили и заплатят кровью за свои злодеяния! Воздай им по злым поступкам их, покарай мечом и закрой врата рая!

Тут Арлинг остановился, поняв, что собирался просить Амирона о милости для Магды, но произнес то, чем постоянно была занята его голова – местью.

Прижав руки к сердцу, он предпринял новую попытку.

– Великий Боже! Милость твоя – до небес, истина твоя – до облаков! Не оставь Магду Фадуну, Господи, не удаляйся от нее! Спаси ее, Господи! У Магды чистое сердце и праведный дух, не отвернись, Боже! Сокруши врагов ее, и я буду вечно славить тебя за то, что ты сделал.

Арлинг замолчал и прислушался. Ему показалось, что молился он искренне. Должен ли Амирон послать какой-нибудь знак, что молитва его достигла, и просьба будет исполнена? Регарди внимательно оглядел келью и небо, но ничего не заметил. Мебель не двигалась, звезды не падали и таинственные огни не зажигались. Может быть, добрый бог хотел, чтобы он произнес свою первую в жизни искреннюю молитву не шепотом, а так, чтобы было слышно на весь этаж? Глубоко вздохнув, Регарди закричал, но оборвал себя на полуслове, крепко зажав рот.