Граф-затворник

Оглавление

Персефона немного удивила подобная помощь. Она заметила, что его губы сложились в улыбке, и испытала сладостный скачок сердца. И когда эта улыбка и мальчишеский взгляд успели стать ей такими родными? И пусть этой довольно необычной полуулыбкой-полугримасой он и загораживался от остального мира, но ее-то все-таки к себе подпустил, несмотря на все свои сомнения.

С той ночи у озера, вот уже больше двух месяцев, Персефона относилась к нему с настороженностью, с гневом и недоверием. Неужели под всеми этими чувствами с самого начала таилась безрассудная страсть и, незаметно для них обоих, становилась все сильнее и больше? Кажется, она, как спящее под землей, надежно укрытое от всех внешних бурь зернышко, проклюнулась к жизни и уверенно пустилась в рост. Если так, то можно было только порадоваться, что они вместе не задавили свои чувства в зародыше.

Ничего удивительного, что при новой встрече она даже не пыталась вызвать у Алекса симпатию. Персефона напомнила себе: даже физическая близость и интимная обстановка не означают, что он готов впустить ее в свою закрытую душу. Ей ужасно хотелось пробить в этой защите трещину и проникнуть в его душу, чтобы он уже никогда больше от нее не закрывался. Наверное, это было чистым безумием, но выпавший шанс и первобытное желание принадлежать именно этому мужчине заставляли ее буквально упиваться его ласками и поцелуями. И с каждым поцелуем и прикосновением они все сильнее погружались в бездну страстного исследования друг друга.

Алекс накрыл ладонью ее налитую грудь, сомкнул пальцы на бесстыдно торчащем соске под тканью платья и погладил чувствительный бугорок. Персефона застонала от удовольствия. Она чувствовала: огонь страсти разгорается еще сильнее, и с расстройством осознала: ее нетерпеливое тело готово было радостно отзываться на любые притязания его вожделеющего горячего тела.

Не в силах приглушить свой пыл, любопытство и все прочее, она поерзала на жестком старинном сундуке. Алекс ослабил завязки ее шелкового платья, и оно с шелестом скользнуло вниз. Прохладный ночной воздух еще сильнее возбудил ее разгоряченную кожу. Она зачарованно уставилась на его лицо в мягком свете единственной восковой свечи – оно казалось таким благоговейным и ненасытным. Он обнажил ее затвердевшие соски, словно они были самым драгоценным сокровищем, какое он когда-либо видел, и Персефона тут же забыла о его прегрешениях.

На его аристократических скулах горел слабый румянец, в бездонных глазах цвета яркого летнего неба безошибочно светился огонь страсти, губы припухли от влечения и поцелуев. Весь его мир, казалось, сосредоточился на ней, на каждой черточке того, что они вместе испытывали, изучали. Какой он теперь видел ее под воздействием этого нежданного чуда? Персефона забыла о своем реноме несравненной мисс Сиборн – ее место заняла настоящая, истинная Персефона. Алекс восхищенно поглаживал ее грудь. Для нее существовало только одно – ее возлюбленный все свои силы, все свое существо отдавал ей в попытках еще сильнее возбудить ее и без того возбужденное напряженное тело. А она хотела буквально раствориться в находящемся здесь мужчине.

Персефона жадно упивалась его лицом, точно зная, он – единственный человек на земле, кому она могла позволить увидеть себя такой, почувствовать ее внутренний огонь и неистовую плотскую потребность. От его прикосновения к ее сокровенному местечку она вспыхнула горячим жаром. Девушка зачарованно смотрела, как разгорается его ответное желание, как глубока его страсть, и от этого желала его еще сильнее, еще отчаянней. Он ощутил: она наслаждается его действиями и радостно реагирует на прикосновения. Его ноздри раздулись, и он сжал губы, стараясь сдержать себя перед манящими и неизведанными глубинами ее приглашения. Он думал о дальнейшем и о последствиях. Персефона осознала: он хочет быть сильным и ответственным ради нее, не надо упрекать его за это, и прикусила рвущиеся с языка возражения. Он доставлял ее податливому телу столь бесконечное удовольствие, что ее острый ум буквально погрузился в чувственную летаргию.

Его губы страстно ласкали ее груди, и Персефона ошеломленно исходила желанием на жестком резном сундуке. Заведя руки за голову, она выгнулась и, откинув назад голову, исторгла беззвучный стон – единственное, что она могла позволить себе из уважения к тишине ночи. Прильнувший к ее губам влажный горячий рот Алекса стал ей настоящей наградой, какую она даже и не мечтала получить на брачном ложе. В ее затуманенном мозгу мелькнуло – ей повезло подобное испытать. Хотя едва ли это было бы так же чудесно с кем-то другим, не с Алексом, внутренний голос, как всегда, оказался достаточно мудрым.

Опершись рукой на равнодушную крышку испанского сундука, она ласково провела по волосам Алекса. Он с такой жадностью и нежностью упивался ее возбужденными сосками, что у нее на глазах выступили слезы, а внизу живота все больше и больше разгорался настоящий огонь. Потрясенная этим сотканным вдвоем чудом, она притянула к себе его благородную упрямую голову и поцеловала. Он же продолжал творить магию, доводя ее до безумия. Внутри поднималось жаркое пламя, от самого ее средоточия до затвердевших сосков. Этот сумасшедший огонь вот-вот обратит ее в агонию или экстаз страсти.

Неохотно оторвавшись от налитой, до предела возбужденной плоти и горячей тугой груди, он поднял голову и какой-то долгий волшебный миг смотрел ей в глаза. Потом опустил руки на ее стройную талию и подтянул к себе, на край импровизированного ложа. Персефона осознавала, что не может, просто не может ни в чем ему отказать, но все равно не могла справиться с изумлением: неужели он – ее любовник, единственный и неповторимый желанный мужчина? Только ему она могла позволить развести ее стройные ноги и поднять непослушные юбки, чтобы он вновь шокировал ее чувственными ощущениями. На этот раз он опустился на колени между ее ног и принялся ласкать плоть, покрытую темными завитками. Потом взглянул на Персефону, словно пытаясь донести то, что не смел сказать вслух, и накрыл губами пылающее сокровенное местечко. Одновременно Алекс ласково удерживал ее на месте, когда она инстинктивно попыталась уклониться от столь невообразимо интимной, неизведанной близости.