XXI век не той эры (СИ)

Оглавление

Несколько раз на границе восприятия мелькал собакоголовый абориген, но навязываться мне не пытался. Видимо, просто проверял, не попыталась ли я свести счёты с жизнью. И эта его ненавязчивость очень радовала. С каждой прожитой минутой, прошедшей с момента ухода Ульвара сына Тора, моё отвращение и неприязнь к этим «богам» только росли.

Какое-то время продолжалось это отупляющее существование. Я плавала до тех пор, пока не могла уже шевельнуть рукой, вылезала на берег и лежала на полу, пытаясь заснуть. Пела всё, что взбредало в голову, говорила сама с собой, пыталась сочинять стихи, чтобы тут же их забыть. Один раз попыталась играть сама с собой в города, но только расстроилась, вспомнив, что ни одного из этих городов на карте мира больше нет.

Удивительно, но я не могла даже заплакать или разозлиться. Мне просто было скучно и противно, как в театре на неинтересной премьере. Вроде и смотреть тошно, и уходить невежливо.

Закончилось всё в тот момент, когда я, вылезая из бассейна, уткнулась взглядом в ботинки хорошо знакомой белой брони. Но обрадоваться не успела: стремительно подняв взгляд, обнаружила совершенно незнакомое смуглое лицо молодого черноволосого мужчины.

— Здравствуйте, Ольга; вас ведь, кажется, так зовут? — с мягкой улыбкой поздоровался он. — А я пришёл за вами. Пока идут бои, но уже ясно, что мы победили. И меня попросили о вас позаботиться.

— Здравствуйте, — согласно кивнула я. Цеплялась за бортик и снизу вверх разглядывала незнакомца, не спеша выбираться из воды. — Кто попросил? — с надеждой уточнила я.

— Высшие силы, — белозубо улыбнулся он. — Пойдёмте, неужели вам не надоело тут за столько времени?

— А где кириос чёрный трибун? — к месту вспомнила формулу вежливости я. Почему-то показалось неуместным спрашивать о полубоге по имени. Равно как и рассказывать всем подряд о причинах и последствиях исчезновения моего страха перед этим человеком.

— Сын Тора пропал без вести, — спокойно ответил темноволосый. — Скорее всего, он погиб, — с той же невозмутимой прямолинейностью продолжил он. — Но это достойная смерть, особенно для норманна; они верят, что смерть в бою наиболее почётна. Пойдёмте, Ольга, вам не следует больше здесь задерживаться, — и он, присев на корточки, протянул мне руку. Опомнившись, я приняла помощь, и на мгновение почувствовала себя морковкой: в сравнительно невысоком брюнете оказалось неожиданно много силы. Как только плечо мне повторно не выдернул, удивительно.

— Но кириос чёрный трибун обещал вернуться за мной, — хмуро возразила я, поднимая с пола свой комбинезон и обнимая его обеими руками. Стоя в обнажённом виде перед этим пришельцем, я чувствовала не смущение и даже не неловкость. Это было скорее опасение; мне чудилась исходящая от мужчины опасность, и хотелось не прикрыться, а защититься. И чего я точно не хотела, так это идти с ним куда-то. Такой, пожалуй, заведёт! — Я могу ещё подождать.

— Кириа, чёрный трибун погиб, — всё с той же спокойной ласковой улыбкой продолжил увещевания мужчина.

— И всё-таки…

— Кириа, не заставляйте меня применять силу, — выражение лица не изменилось ни на йоту, ни один мускул не дрогнул.

Я вздохнула, принимая поражение, и начала одеваться. Спорить в самом деле было глупо; мужчина явно был настроен решительно, а противопоставить ему мне было нечего. Разве что попытаться воспользоваться оружием. Но, во-первых, как-то это слишком: пытаться пристрелить человека, который пришёл тебя спасти. А, во-вторых, я интуитивно догадывалась, что выстрелить не успею. Да и то, он — явно опытный боец, а я это оружие впервые в жизни вижу.

Я даже не стала тянуть время. Какой в этом смысл? Две минуты ничего не решат, а испытывать терпение мужчины не хотелось.

Как же это ужасно, ничего не решать. Да, пусть говорят, что наши поступки ничего не определяют, что человек предполагает, а располагает Провидение. Но даже в таком случае есть хотя бы иллюзия выбора. Кроме того, я никогда не была фаталисткой.

Сейчас же меня совсем никто ни о чём не спрашивал. Я была табуреткой, которую переставляют с места на место по мере надобности, и даже малейшего шанса что-то изменить пока не было. Одному оставалось радоваться: что переставляют аккуратно, а не швыряют пинками.

Так и не представившийся мужчина дождался, пока я оденусь. Проигнорировал сунутый в карман пистолет; кажется, наличие у меня оружия его совсем не смущало. Оно и понятно: что я буду делать, даже если удастся этого человека убить? Куда я пойду? Буду сидеть здесь и ждать Ульвара? А сможет ли он за мной вернуться?

Я не верила, что он умер. Вот просто не верила, и всё. Невежливый незнакомец мог сколько угодно в красках расписывать мне, насколько мало осталось от грозного чёрного трибуна, но я в это не поверила бы всё равно. Наверное, нашла бы возможность не поверить, даже увидев мёртвого полубога собственными глазами.

За то время, что я провела здесь в одиночестве, я так и эдак тасовала собственные мысли, перекладывая их, разглядывая, и пытаясь решить: что для меня, всё-таки, значит этот огромный викинг? Собственные мысли про страхи, равно как и рассуждения о смерти от строго определённой руки, даже мне самой уже казались глупыми. Но как всё обстоит на самом деле, я понять не могла.

Я опять вспоминала пресловутый «стокгольмский синдром» и понимала, что — нет, это не оно. Не было во мне к этому человеку любви. Разве что признательность за то, что не бросил, довёл до безопасного места, и даже по-своему заботился. Да и не был он, прямо скажем, моим мучителем. Строго говоря, зло он мне причинил только один раз, в самую первую встречу, а дальше вёл себя даже почти корректно (со скидкой на характер и обстоятельства).