|
Оценить:
|
Если верить в чудеса
- Предыдущая
- 25/40
- Следующая
25
– Я только сейчас поняла, Трэвис. Я же ничего о тебе не знаю.
– Ты все обо мне знаешь, – тихо ответил он. – Все, что имеет значение.
– Нет. Серьезно. Если мы с тобой…
– Милая… – Он оторвал взгляд от ложечки и разглядывал ее губы. – Помоги мне, пожалуйста. Отправь наконец йогурт в свой ротик, чтобы я уже мог перестать фантазировать об этом.
– Фантазировать?..
Ух, каким же глупым надо быть, чтобы ляпнуть такое! Дженни снова покраснела. Он уже провел с ней достаточно бессонных минут, чтобы знать, как вместе с личиком у нее краснеет и грудь…
– Да скорее уже! – почти в отчаянии прошептал он. Она отложила ложку:
– Трэвис, не смотри на меня так.
– Как?
– Как на… Как… – Она закусила нижнюю губу. – Просто расскажи мне о себе.
Он ухмыльнулся.
– Меняем тему, а?
– Именно так. Давай же! Расскажи мне о Трэвисе Уайлде.
– Да нечего рассказывать!
Дженни закатила глаза:
– Ты же не надеешься меня обмануть рассказами о том, какой ты самый обычный ковбой, привыкший спать в хлеву между овец?
Он разразился хохотом:
– Именно так ты себе представляешь техасских парней?
– Некоторых из них, – улыбнулась она. – Но не тебя. Ты здесь родился?
– Хочешь узнать, коренной ли я ковбой? – Трэвис отложил нож и вилку и взял кружку с кофе. – Еще какой! Я родился здесь. Не совсем здесь… Не в Далласе. Я родился в Уайлд-Кроссинге.
– Город с твоим именем?
– Уайлды живут в Техасе уже очень давно, милая. Мой отец говорит, мы здесь с тех пор, как Тор пропил свои молот и корабль в одном из баров у Мексиканского залива.
Дженни ухмыльнулась:
– Ты шутишь!
– Может, немного. Но, в общем, мы здесь и правда давно.
– Вы фермеры?
– Да, и у нас местечко размером с Уайлд-Кроссинг. «Эль Суэно» называется.
– Сон…
Почему-то он был рад услышать – Дженни был знаком перевод с испанского.
– Да. Ты знаешь испанский?
– Два года занималась им в старших классах. И еще два года немецким. Папа сказал: знать немецкий мне необходимо, если я собираюсь быть ученым.
Трэвис недоверчиво поднял голову:
– Межполовые отношения – это наука?
– Да. Нет. То есть… Идут споры, считать ли психологию и социологию частью науки или нет… – Она вдруг подозрительно на него взглянула. – Трэвис Уайлд, ты пытаешься сменить тему!
Он откинулся на спинку диванчика, вздохнул и отпил немного кофе.
– Ладно. Я родился в Уайлд-Кроссинге. Вырос на «Эль Суэно». Мне нравилось вести хозяйство, но действительно восхищала меня только математика!
Он осекся. Математика!? Как он мог такое сказать? Женщины ясно давали понять – всякая математика была уделом одиноких, страшненьких неудачников. Успешные ребята занимались финансами и инвестициями.
– Математика, – повторила она. – Как жаль, что мы не были знакомы еще в старших классах. Я бы и алгебру завалила, если бы не помощь Мэри Джейн Бэкстер.
Трэвис едва сдержал улыбку. Как много она рассказывала, его Дженни! Нужно было всего лишь найти удачный предлог – и вот оно.
– Мэри Джейн Бэкстер?
– Моя знакомая. Мы с ней договорились. Я помогала ей с английской литературой, а она мне с алгеброй.
– Отличная сделка!
– Именно. – Она откинулась на спинку диванчика. – Но ты не математику преподаешь. У учителей не бывает таких машин и апартаментов.
– Нет. Ладно, какое-то время я служил в военно-воздушных силах.
– Правда?
– Водил самолеты. Боевые. Был летчиком-истребителем, – добавил он, наблюдая за ее реакцией.
Черт, он же хвастался!
Трэвис знал, какой эффект производят подобные признания на женщин. Стоило им услышать о том, что парень любит математику с детства и занимается расчетами, они сразу начинали смотреть сквозь него. Но их глаза сразу начинали сиять, едва скажешь, что ты боевой летчик. И разве не было смехотворным его желание впечатлить ее?
– Ты и в военных действиях участвовал?
Он кивнул, забыв все свое бахвальство:
– Да.
– Тяжело тебе пришлось, должно быть. Смотреть на это. Делать это…
Ее голос был тихим. Она, казалось, понимала: служба летчиком-истребителем оставляла у человека воспоминания на всю жизнь. И далеко не самые приятные.
– Да. Иногда так и было.
– Но иногда все было чудесно, да?
Трэвис улыбнулся. Он не мог вспомнить, когда последний раз хотя бы задумывался об этом.
– На что это похоже? – продолжала Дженни. – Ты паришь в небесах над всем миром?
– Ну…
И он рассказал ей.
Рассказал о чувстве свободы. Об охватывающем его счастье. О том, как земля выглядит с такой высоты. О том, как он впервые летал.
– Это не был боевой самолет, это был кукурузник. Я с самого детства любил самолеты. А этот парень работал у нас…
– В «Эль Суэно»?
Она запомнила название места, которое он до сих пор считал своим домом.
– Именно. Он научил меня летать, а потом я как одержимый вкалывал летом на другом ранчо, чтобы иметь возможность оплатить себе уроки… – Трэвис осекся. – Кажется, я говорю слишком много.
– Нет. Вовсе нет! Мне нравится слушать о твоем детстве. Я так тебя и представляю: сапоги, джинсы, ковбойская шляпа…
Трэвис рассмеялся:
– Шишки, синяки и грязь. Я выглядел так. Как и мои братья. Мама говорила, все аптеки в округе держатся исключительно за счет продажи нам пластырей.
Он замолчал.
Трэвис и так сказал Дженни за эти десять минут о себе больше, чем кому-либо за всю жизнь.
– Хорошо тебе с братьями.
– Только им об этом не проболтайся! Но они прекрасные ребята.
– Они тоже служили в военно-воздушных силах?
– Калеб устроился в какую-то сверхсекретную правительственную службу, такую, что после рассказа о ней он обязан тебя убить.
- Предыдущая
- 25/40
- Следующая
