Путник: легенда о забывчивом попаданце

Оглавление

Зачем они ей, камни эти? Ей что, дорог мало? Конечно, дороги — это власть…. Для какого-нибудь захолустного Управителя, типа нашего старого друга Клиффорда, да. Но никак не для бессмертного непробиваемого существа, умеющего морально порабощать людей и принимать любые личины. Нет, что-то тут не то, слишком уж коряво все и поверхностно…

Оставив Сириуса и наблюдать за состоянием новы, я вышел из подземелья и остановился перед стеной, глядя на черные камни в ее основании. Охота Музы не давала мне покоя. Зачем ей машина…

Мысли плясами в голове и сквозь них то и дело проблескивали яркие всполохи идей. Они, как мухи, кружили совсем рядом, но поймать их слету мне никак не удавалось. Дорожный камень и брильянтовая броня, дорожный камень и бриллиант… Я снова внимательно присмотрелся к большим черным булыжникам, на которых покоилась стена, и в голове как молния высветилось на миг единственное слово — «углерод».

Если дорожный камень — это модификация углерода, например, какая-то разновидность графита, то при определенных условиях из него можно получить алмаз. Не этого ли добивается Муза, ведь после последней нашей встречи ее идеальная броня несколько прохудилась.

Может я вовсе не первый, кто сумел нанести ей подобные увечья? Вот она и ищет теперь, чем залатать свою драгоценную шкуру. И если машина механиков производит графит из находящегося в земле углерода, то, возможно, она может преобразовывать его и в алмазы. С помощью какого-нибудь Артефакта, например…

Стоп! Я разочарованно помотал сам себе головой. Нет, это уже какая-то средневековая алхимия с философскими камнями получается. А, хотя… Камень Пути ведь по словам Механика может уплотнять материю. А что надо для получения алмаза? Насколько помню, необходимо создать огромное давление. И если мы уплотним металл, из которого состоит машина, она сможет выдержать любое давление, и ее не разорвет на куски… Вот оно значит, что….

Желая проверить догадку, я вновь поспешил к Механику, но он не стал со мной беседовать, указав на спящую Азию:

— Следи за ней, а я пойду наверх, нужно отыскать там кое-какие лекарства.

Азия спала на послеоперационной кровати-каталке. Спала крепко, совершенно неподвижно, так, что даже дыхание не было заметно глазу. Я сел на стул рядом и стал наблюдать за ней, пытаясь отыскать в бездыханном на первый взгляд теле признаки жизни.

Бледное лицо, посиневшие губы, волосы, рассыпанные по подушке светлыми гибкими змеями. Тонкая простыня красноречиво обволакивает все изгибы тела. И даже беглому взгляду заметно, что тело новы сильно изменилось, стало уже, меньше и худощавее. Исчезли гипертрофированные мышцы, будто здулись, подобно надувным шарам.

Сидя подле нее я думал, как она переживет эти физические изменения, решив со своей стороны сделать все возможное, чтобы поддержать ее.

В памяти возникло уродливое, нечеловеческое лицо Музы, ее блистающие щупальца, завивающиеся в воздухе кольцами. «Не помнишь, зачем явился сюда?» — странный вопрос, даже при моем привычном склерозе. Что эта тварь знает про меня такого, чего я сам не ведаю? Почему Муза уверена, что я пришел в Совет за ней? И о какой миссии все-таки шла речь? Что-то подсказывало мне, что это была не очередная путаница с дрейковыми разведчиками. Муза говорила уверенно и конкретно, да и не похожа она на того, кто часто заблуждается…

Оторвав меня от размышлений, Азия пошевелилась. Потом раскрыла глаза на несколько секунд, прошептала что-то беззвучно и вновь провалилась в небытие….

И все же она отошла после операции достаточно быстро — через пару дней уже стояла на ногах. Пусть не слишком уверенно, но все же стояла. Говорить нова начала не сразу, еще несколько дней молчала, но в глазах ее серела какая-то жуткая, опустошительная тоска.

Я хотел бы сказать ей что-то одобряющее, но что тут скажешь? Врать, глядя в глаза, про то, что все будет круто, раны заживут, а утерянные крылья материализуются из воздуха, как-то не хотелось.

На четвертый день выздоровления нова заговорила. Она попросила у Сириуса воды и пила долго и жадно. Напившись, стала расспрашивать о последних событиях. Я рассказал обо всем — начиная с невозвращения и заканчивая операцией.

Азия держалась молодцом. Она всячески дела вид, что с ней ничего не произошло, и только тоскливый больной взгляд выдавал ее истинное состояние. Мне хотелось подбодрить ее, но первые попытки чуть не возымели обратный эффект.

Слава богу, она хотя бы согласилась выйти на свет из сириусова подземелья.

— Я чувствую себя ущербной калекой, — сказала тихо, когда мы стояли во дворе, перед входом в постройку, и смотрели, как в поднимающемся над стеной тумане медленно бродят огромные октоходы.

— Да брось, Азия. Быть обычным человеком не так уж и плохо. Ты ведь и сама не сразу стала новой, была когда-то просто девушкой, — я попытался ободрить ее.

— Я этого не помню. Ни одна нова не помнит своего человеческого существования. Может, его и не было вовсе? Может, это просто выдумка, будто нов делают из людей? — глаза Азии горестно сверкнули.

— Именно из людей и делают, — не согласился я. — Спроси у Сириуса. Он — Механик, и подтвердит наверняка.

— Какая теперь разница… Теперь все кончено.

— Ничего не кончено. Ты жива и здорова, значит, надо идти дальше с тем, что имеешь.

— Что толку идти? Я даже меч свой поднять не смогу. Идти вперед, значит, искать новые приключения, сражаться. Разве нет?

— Да, — утвердительно кивнул я, — только, чтобы сражаться, вовсе не обязательно махать твоим мечом. Подумай, из всей нашей команды никто кроме тебя твой меч даже поднять не сможет, — вспомнив, как мы с Адькой тащили по очереди тяжеленное оружие, исправился, — если и поднимем, то промахать им долго точно не сумеем. И сражаемся ведь как-то…