Любимые враги

Оглавление

4

«Уходи от меня, бзик! Уходи, проклятый!» — я потряс головой, разгоняя наваждение. И продолжил движение.

У входа в свою пятиэтажку я остановился, чтобы успокоить разыгравшее воображение, дабы не вызвать к себе любопытства «дневального» — роботизированной опознавательной аппаратурой, охраняющей жилблок как от вторжения в него лиц, не имеющих допуска, так и от посещений различного зверья, прикормленного обитателями дома. А то подумает еще, будто я под кайфом и стуканет куда не надо.

Я повернулся в сторону Саркофага и посмотрел на него. Надо сказать, что в последнее время я стал испытывать постоянную внутреннюю потребность видеть Саркофаг. Вот и сейчас перед тем, как предстать перед «дневальным», мне не удалось удержать себя от того, чтобы не посмотреть на гигантское строение кобонков.

Оное благодушно блистало своими гранями в лучах местного полуденного солнца.

«Ну меня-то ты своим сверканием не заморочишь, — сердито подумал я. — Это ты наших профессоров с академиками морочь. А уж я-то тебя, сволочь, насквозь вижу. Твой постоялец — «Шролл» — та еще штучка».

«Обитель Любимого Друга», — так перевели ученые «Апельсиновки» надпись на Саркофаге, звучавшую по-кобонкски: «Шра Шролл». И с ними было согласно большинство специалистов Империи.

Слова «Шра» и «Шролл» имело около двадцати значений каждое. Тем не менее ученые остановились всего лишь на двух (тем самым подтекстуально обозначив такой объект, как Саркофаг, в качестве банального культового сооружения), что, скажу, забегая вперед, принесет «Апельсиновке» катастрофу.

А вот я с каждым днем все больше ощущал исходящую от Саркофага угрозу. И пытался бить в колокола, отсылая по десяткам адресов в Империи тревожные письма со своими сомнениями в правильности работы с кобонкским кубом, который вот-вот должны были вскрыть.

Ничего, кроме неприятностей на свою голову от сих посланий я не получил. Впрочем, не надо о грустном…

«Эта кубическая дурища не может содержать внутри себя ничего хорошего, — я одарил ненавидящим взглядом Саркофаг, словно тот был моим злейшим противником. — История нас учит тому, что все войны во Вселенной были лишь инструментом — тактическим или стратегическим — политики. Политика же является отражением верований и виденья мира формирующей ее элиты. Кобонкская элита, если судить по доставшимся нам от кобонков источникам, верила только в то, что единственная доблесть на свете — это война. И какая отсюда, к черту, «Обитель Любимого Друга», а?! Любимыми друзьями этих помешанных на битвах аборигенов были пушки да ракеты. Но им не строили храмы, предпочитая использовать их по прямому назначению».

Я сдвинул форменный берет на лоб. В задумчивости почесал макушку.

«Взять, скажем, аналогию с Землей, — продолжил я ход своих невеселых мыслей. — Там уничтожение человека человеком носило характер естественной необходимости, поскольку жрать было нечего. Миллион лет человечество жило по принципу Гераклита: «Война начало всех начал». Кстати, его земляк, Аристотель, вообще считал войну одним из немногих легальных способов заиметь собственность… У кобонков же войны приобрели иррациональный характер, сделавшись регулятором жизни всей цивилизации. Это больше похоже на затянувшееся безумие, чем на войну».

Породив на свет такую серьезную мысль, я обругал пугающий меня артефакт кобонков грубыми словами, пообещал себе больше никогда не волноваться из-за такой ерунды и вошел в подъезд своей пятиэтажки.

Глава 3. Вижу чертей… немножко

1

Я поступил нехорошо — взял, да и нагло соврал Косте и Жую. Ибо покинул я их компанию вовсе не для того, чтобы благодушно окунуться в объятия Морфея.

Войдя в свою квартиру, я снял ботинки и форму, облачившись в тапочки и спортивный костюм. После этого придал своем лицу архисосредоточенное и донельзя напряженное выражение. Запер дверь в квартиру. Затем активизировал свой домашний терминал. Отключил его от станционной локальной компьютерной сети. И запустил на нем программу «Ваш надежный доктор».

Видеопроектор изобразил перед прапорщиком виртуального врача — благообразного старичка в белом накрахмаленном халате.

— Слушаю, молодой человек, — поприветствовал меня виртуальный врач. — На что жалуемся, голубчик?

— На многое, — заявил я, внезапно осознав, что совершенно не понимаю, что с ним происходит.

«Начать с того, что ли, как я капитана Коросту со старлеями Вандунгом и Нуджиевым в маджонг сделал? — подумал я. — До этого я вообще не выигрывал. И не то что в карты, а вообще — никогда и нигде… Затем все как понеслось… Самого Ли Беня в пинг-понг обыграл в трех партиях подряд… Нет, программа слишком глупа, чтобы врубиться в такую муть. Может, начать с того, что я выучил кобонкский язык всего лишь за десять дней и всего за неделю сладил и с его древними диалектами».

Хорошенько поразмыслив, я решил начать свою исповедь с того, что, собственно говоря, и заставило его прибегнуть к помощи виртуального доктора.

Все дело было в преследующих меня ночных кошмарах. Они были насыщены яркими и ужасными картинами. И порой даже по прошествии многих часов после пробуждения я не мог позабыть те картины.

Более того, меня порой охватывало убеждение, что окружающая его тусклая, напоенная душной жарой действительность — фикция, а вот мир кошмаров, наполненный богатой гаммой ярких и зловещих цветов, потоками сильного света, льющегося отовсюду из невидимых источников, и какофонией отчетливо слышимых жутких звуков, и есть истинная реальность.