Владыка вод

Оглавление

Но вот впереди завиднелась чистая зелень добрых деревьев, заслышался впереди птичий звон, а скоро последние костяные стволы шарахнулись в чащу, потерялись, затаились. «Ф-фу, — перевел дух Сметлив. — Ну и гадостное место». Смел и Верен с ним согласились, хотя почему гадостное — непонятно: кроме жути, которую, проходя, испытывал каждый, никому никакого вреда Белолес-на-Костях не причинял. Ну и Смут с ним, прошли — и ладно, а что там со временем? Оказалось, что до вечера еще далеко, не так уж и долго шли они через Белолес.

Стали прикидывать — не остановиться ли? Да нет, не стоит. Перехватить на ходу по куску лепешки и — скорее, скорее, чтобы заночевать подальше от жуткого места. Однако вышла в пути задержка: на припеке у самой обочины Смел приметил белые шляпки двух тепляков. Тепляки — грибы чистые, крепкие, вкусные и растут обширными семьями. Стали искать — набрели на поляну, где их будто посеяли. Пришлось Сметливу снимать рубаху, приспосабливать под мешок — набрали, сколько вместилось.

А там уже и вечер подкрался, пора было думать о ночлеге, но, как назло, не попадалось им подходящего места. Когда до темноты оставалось совсем немного, Верен решительно свернул к подножию большого дуба: «Все. Здесь переночуем. Хоть не промокнем, если дождь.» А погода портилась, ветер с далеких гор нагонял серые мокрые облака и запах дождя висел уже над дорогой.

Вскоре в затишке между корнями запылал костер, грелась вода в помятом ведерке, а старики пекли над углями грибы, целиком нанизанные на прутья яблони-дичка, подсаливали и ели, захлебываясь сладковатым горячим соком. И вот, когда Смел, нагнувшись к костру, поджаривал очередной тепляк, Сметлив вдруг пригляделся к нему повнимательнее и фыркнул: «Эй, Смел! Что это у тебя на лысине?» — «А? Что?» — испуганно переспросил Смел, проводя тыльной стороной ладони ото лба к темени. Посмотрел на руку, потом на Сметлива: «Ничего нет.» — «Ты погляди, Верен! — Сметлив взял Смела за шею и слегка пригнул его к огню. — Что это там такое засеребрилось? Никак ты, Смел, к старости обрастать начал?» — «Да ну тебя к Шмуту!» — обиделся Смел и сбросил его руку. Верен улыбнулся, а Сметлив не унимался: «Слушай, Смел, а вдруг правда? Обрастешь к концу пути, а там — какая-никакая невеста. Вот мы тебя и поженим!» Тут уж и Верен засмеялся, а Сметлив задыхался и хрипел, ударяя ладонями по коленям и не слушая возражений Смела: «Да это вщегда так было… Дурак ты, Шметлив!» Отсмеявшись и утерев слезы, Сметлив выдохнул: «Уф-ф, давно так не смеялся… Давайте чай пить, что ли?» Но Смел надулся и первым начал пристраиваться ко сну. Верен и Сметлив посидели еще, посмеиваясь тихонько, да и тоже стали укладываться. Это оказалось совсем не просто: невидимые в траве корни немилосердно впивались в бока.

Заснули с трудом, но не надолго: где-то в середине ночи зашептал по листьям давно собиравшийся дождь и, как ни мощна была крона старого дуба, капля по капле просочился через нее. Спать под дождем — это дело на любителя, если таковые имеются; а когда впридачу ветерок без остатка сдувает оболочку хрупкого сонного тепла — совсем никуда не годится. Вперед всех озяб тощий маленький Смел. Он поднялся, стал раздувать еле живые угли. Они шипели, дымили и возвращаться к жизни не хотели. Поднялись и Верен со Сметливом, постояли, ежась и наблюдая за его бесплодными усилиями. «Брось, Смел, — сказал Верен. — Все равно бестолку, идти надо.» — «Куда идти…» — проворчал Смел, стирая со скулы выбитую дымом слезу. Но Сметлив поддержал Верена: «Правильно. Под дождем лучше идти, чем лежать. А там — или дождь кончится, или найдем, где спрятаться.»

Они стали шариться в темноте, собирая пожитки, и пошли дальше, с трудом угадывая дорогу в плотном, сжатом между тучами и землей беззвездном мраке. Какой-то не весенний, без грома и молний, продолжал сыпаться сверху унылый и настойчивый дождь. Сначала старики согрелись от ходьбы, но под конец опять стали деревенеть от холода и усталости. И тут как раз забрезжил свет, а дождь стал редеть, мельчать — и совсем кончился. Впереди проглянуло синее небо и принялось теснить скучную серую крышу, до тех пор пока вдруг не ударило из-за реки горячее солнце.

Путники обогнули высокий безлесый холм и вышли на поляну, посредине которой стоял уютный на вид шалаш. Внутри обнаружились охапки довольно сухого сена. В него старики и рухнули, и мгновенно уснули как убитые.

А когда проснулись, солнце уже стояло высоко, воздух был густым и сладким, промытый ночным дождем лес вовсю радовался жизни, обступив поляну зеленой стеной. Но первое, что ощутили старики — это жуткий голод. Поэтому Смел немедленно отправился за сушняком, Сметлив — к реке с ведерком, а Верен взялся потрошить мешки.

Вместе с дровами Смел притащил широкие листья растения навроде лопуха. На вопрос Верена — зачем? — Смел довольно ухмыльнулся: «Увидишь». Он взял одного мордана, смыл соль, завернул рыбью тушку в листья и уложил в неглубокую ямку, присыпав сверху тонким слоем земли. Потом развел на этом месте костер и подвесил ведерко с водой. Когда вода закипела, Смел сдвинул угли в сторону и, обжигаясь, развернул листья. Дух от тушеного мордана шел такой, что сразу в животах заурчало. Приглашать никого не пришлось, все трое дружно накинулись на еду.

Впрочем, по отношению к Смелу это не совсем верно: он бы, может, и рад накинуться, да не позволяла беззубость. По этой причине такое простое и знакомое каждому дело, как еда, превращалось у него в целую церемонию: он отрезал или отламывал приглянувшиеся ему кусочки мяса, рыбы, хлеба и так далее, собирал их в ладонь, тщательно измельчал ножом, а уж потом отправлял в рот, доминая все вместе деснами. Так же орудовал Смел и теперь, если и отставая от остальных, то лишь самую малость. Про вчерашние обиды он забыл — слишком хорошо было на полянке и слишком вкусен оказался мордан.